Растения цвета любви. Рассказы. Татьяна Дагович
Пусть знают. Вскарабкались мужики на гору, и думают, что самые крутые. Они без меня – ничтожества. Пустое место. Нет меня – нет людей, и кому они нужны? Выдумки! Они без жертв не могут, у них же зависимость. А подумать об этом, когда дочку отдавал, у Зевса божественного ума не хватило. Дочку! Да он хоть бы за все эти годы поинтересовался, как ты там. Хоть бы раз о дне рождения вспомнил. Но теперь всё будет иначе. Мы будем вместе. Смотри – уже цветы раскрываются, всего за какой-то день. Клетки делятся неистово. Ядра едва поспевают. Скоро будут плоды – самые вкусные из тех, что когда-либо тяжелили ветви. Такого, такой весны, никогда ещё не было. Такого года, как этот, ещё не было и больше не будет.
Дома Персефона удивилась: всё выглядело так же, как до её ухода. Даже забытая маечка так и валялась на стуле, как кинула её, когда уходила гулять.
– Я ничего не трогала, – пояснила Деметра, поправляя косу. – Только пыль сметала. Я очень ждала тебя.
– Спасибо, мама, – сказала Персефона, и снова прижалась к ней. Втянула ноздрями запах сухих колосьев и её благодатной кожи. Потом, не отходя от мамы, повернулась.
– Как светло. Я раньше не замечала, как хорош этот свет. Он льётся и под деревья, и через ткани, он изменяется, но остаётся таким же лёгким, таким… радостным.
– Можешь принять душ, я пока приготовлю нам ужин.
Персефона боялась наступления вечера, она не желала прощаться со светом, и неуверенно просила солнце – тоже всё-таки какие-то родственные связи – остаться на ночь, но Гелиос отвечал устало: «У меня и так сверхурочных больше тридцати часов».
Однако закат был таким теплоцветным, так переливались в нём краски, что Персефона не жалела об уходящем дне. А когда пришла ночь и цвета растворились в синем, оказалось, что насыщенная ночная тьма с перекличкой насекомых и шорохом трав не имеет ничего общего с сумерками подземного царства. Мать Деметра заснула (она всегда забавно сопела во сне, почти похрапывала), а Персефона всё любовалась тьмой.
На следующий день они завтракали вдвоём, мать и дочь, как всегда, как годы до происшествия. Мелкими глотками Персефона пила горячий ячменный отвар. Мама, намазывая мёд на лепёшку, говорила:
– Ты знаешь, когда всё это закрутилось с твоим отцом, я была далеко не в восторге. Нет, он, конечно, ничего, по другим причинам. Но когда поняла, что у меня будешь ты… Я была так счастлива. Я с самого начала знала, что на этот раз будет маленькая девочка. Она будет расти, я буду учить её сеять и жать, и кормить в земле семена, и поддерживать пробивающиеся ростки. И мы всегда будем вдвоём – две богини. Когда ты была в моём лоне, знаешь, я всё время разговаривала с тобой…
– Если бы он посватался как следует… – неожиданно для себя сказала Персефона. А то как-то вышло… не по-божески…
– Именно, что по-божески, – усмехнулась с сарказмом Деметра. – Но не бойся, моя девочка, я ведь не собиралась тебя запирать здесь, это я образно выразилась,