Ежедневник. Юрий Хейфец

      Ты учишь меня летать, но это делать не надо:

      Пусть мой разбег неуклюж и взлёт нелеп и смешон —

      Я как-нибудь доберусь до нижней границы ада,

      А что до рая, то я стремленья к нему лишён.

      Боюсь я льда и огня, я враг кровавого пота

      И прочих свирепых мук, особенно натощак.

      Помочь бы кому-нибудь. Такая моя работа.

      Кого утешать в раю? Там всем хорошо и так.

      Враньё, что дорога в ад лежит по земным глубинам:

      Посмертное бытие прописано в небесах.

      Там просто есть этажи. Не зря привычны они нам —

      Ещё не родившись здесь, мы видели их во снах.

      Всё то, что мы на земле построили век за веком,

      Мы сделали потому, что въелись нам в дух и плоть

      Те светлые миражи, которые с человеком

      Сумел сроднить навсегда отчаявшийся Господь.

      Он плакал, давая нам в подарок свободу воли,

      Он знал, на какую кровь друг друга мы обречём,

      Но счастье есть краткий миг отсутствия всякой боли.

      Кто понял это, тот стал священником и врачом,

      Учителем – и в конце концов пожилым поэтом.

      Кто в юности не поэт? Вот старость – другой расклад.

      Ты учишь меня летать, но я не просил об этом.

      Мне нужно невысоко: на цыпочки встал – и ад.

      Внешний мир, налипший на окно:

      Ветра кружевное волокно,

      Тьмы бездонной траур вековечный,

      Звёзд разнокалиберная сыпь,

      Снега и дождя седая зыбь,

      Фонарей сутулых свет увечный

      Да сугробов серые горбы,

      Да раскачкой бешеной арбы

      Тешащиеся косые тени,

      Да кривые тонких проводов,

      Строящие график холодов,

      Ставящих упрямо на колени

      Оттепелей робких череду,

      Да луна, у ночи в поводу

      Как всегда, плетущаяся снуло,

      Да прохожих суетливый бег

      К финишу, где ужин и ночлег

      Далеки от будничного гула,

      Злого, как состарившийся гном…

      Внешний мир, лежащий за окном —

      И туда спешащий неустанно,

      Где пока жива моя душа,

      Что ещё способна, чуть дыша,

      Быть самой собою, как ни странно.

      Он вплывает в подъезд, словно шхуна – в родную гавань,

      Сладострастно вдыхает миазмы чужого быта

      И долдонит азы поэтажного алфавита:

      В коммуналке на первом – потерявшая