Тетушка, которая не умирает. Ширшенду Мухопадхай
тебя нет причин для неуверенности. Ведь твоя родня жила открыто. Да и мы знали, что делали. Думаешь, я совсем никудышный?
– Вовсе нет, – поспешно ответила я. – Ты, видно, даже не знаешь, как я тебя уважаю. При чем тут никудышный? Не в этом дело. Ты мог бы запросто зарабатывать на жизнь, если б захотел.
– Но как? Я всего лишь бакалавр. В лучшем случае меня возьмут только клерком. Да и такую работенку еще поди поищи. К тому же я никогда не помышлял о службе.
– Тебе вовсе не обязательно наниматься на работу. Открой свое дело.
– Дело! Такое занятие для торгашей. Такое, пожалуй, не по мне.
Я рассмеялась в ответ.
– Ладно, – сказала я, – не бери в голову. Тебе пора прогуляться. Мы еще поговорим об этом и что-нибудь придумаем, хорошо? Ты же не обидишься?
Он ушел с озабоченным видом, ничего не сказав в ответ. Может, здорово расстроился и попросту не обратил внимания на мои слова.
Жизнь в маленьком городке была тоскливая. Сходить в гости было не к кому, а из развлечений только кино, и то одни лишь старые фильмы. Единственное, чем можно было себя потешить, так это сплетнями с соседями. Но в этой семье даже это занятие было под запретом, потому как общаться с простолюдинами у них считалось зазорным. В результате вечерами было и впрямь тягостно и уныло. Хоть плачь. Понятно, я скучала по родителям. Мужчины еще могли выходить из дому, беседовать с соседями или играть в карты, а женщинам и этого не позволялось. Свекровь тешила себя вечерней медитацией и молитвами. Невестка терпеть меня не могла. И мне было очень одиноко.
Жили мы в южной половине дома. Наша часть состояла из десяти комнат, помещавшихся на трех этажах. Другие претенденты на собственность занимали не то семь, не то восемь комнат в северной половине. С нами соседствовало еще несколько человек. У старшего брата мужа детей не было, они с женой проживали в двух комнатах второго этажа. Старший брат свекра тоже размещался в двух комнатах. Мы с мужем располагались в одной комнате нижнего этажа, а свекор со свекровью – в двух других. Пиши жила на втором этаже. Я все удивлялась, к чему ей столько комнат. И по возможности старалась обходить ее стороной. От одного ее взгляда у меня кровь стыла в жилах. Если с ней что-нибудь случалось, она так визжала из своего уединенного убежища, что ее визг разносился по всему дому. Мне еще никогда не случалось слышать, чтобы так кричали. Как-то раз после нашей свадьбы она послала за мной и повесила мне на шею толстое золотое ожерелье. До поры меж нами все ладилось. Но однажды она так рассерчала на меня, что от унижения мне даже захотелось расплакаться. Другая, будь она храбрее, сняла бы с себя ожерелье и вернула его. А я не смогла. Она намекнула, что ей мало радости оттого, что племянник ее взял себе в жены нищенку. И что жизнь в роскоши вскружила мне голову. Она корила свекровь за то, что та приветила в их доме невесту без гроша за душой, хотя, с другой стороны, чего уж там говорить: ведь она сама была без роду без племени. Так-то вот.
Я часто жалела, что не могла днем или вечером взобраться на крышу. Мне казалось, что мрачные комнаты уж больно походили на затхлые пещеры с привидениями, и долго находиться там