Трилогия Крысы (Слушай песню ветра. Пинбол-1973. Охота на овец. Дэнс, дэнс, дэнс). Харуки Мураками
в сауне.
– Именно. Но есть и такие, которых обратно не посылают, потому что они уже чокнулись.
– И что с ними делают?
– Отправляют в рай. Стены белить. В раю ведь как – стены должны быть идеально белые. Чуть какое пятнышко, уже непорядок. Это ведь рай! Вот они и белят их с утра до вечера, портят себе бронхи.
Больше она вопросов не задавала. Я выудил кусочки пробки, плававшие в бутылке, и разлил вино по стаканам.
– Холодное вино – горячее сердце, – сказала она вместо тоста.
– Это откуда?
– Из рекламы. Холодное вино – горячее сердце. Не видел?
– Нет.
– Телевизор не смотришь?
– Редко. Раньше часто смотрел. Больше всего нравилось кино про Лэсси. Пока самая первая собака играла.
– Ну да, ты ведь животных любишь.
– Ага.
– Если б у меня время было, я бы с утра до вечера смотрела. Все подряд. Вот, скажем, вчера показывали диспут между биологом и химиком. Не видел?
– Нет.
Она отпила вина и покачала головой, как бы вспоминая.
– Там было про Пастера. Он обладал силой научной интуиции.
– Силой Научной Интуиции?
– Ну, короче… Обычно ученые рассуждают так: А равно В, а В равно С – значит, А равно С. Что и требовалось доказать. Правильно?
Я кивнул.
– А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что А равно С. Без всяких доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное множество ценнейших открытий.
– Ну да, прививки от оспы…
Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.
– Прививки от оспы – это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?
– А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.
– Правильно.
Она торжествующе рассмеялась, не показывая зубов. Допила вино и налила себе еще.
– В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?
– Практически нет.
– А если б была?
– Ну, наверное, пригодилась бы для чего-нибудь. Например, когда с девчонкой спишь, может понадобиться.
Она засмеялась и ушла на кухню. Вернулась с кастрюлей тушеного мяса, миской салата и нарезанной булкой. Из широко раскрытого окна повеяло, наконец, прохладой.
Мы принялись не спеша ужинать под пластинку. Она задавала вопросы – в основном про университет и жизнь в Токио. Разговор выходил не самый содержательный. Про эксперименты на кошках («Мы их не убиваем, ты что! Это психологические опыты!» – врал я, за два месяца умертвивший тридцать шесть кошек и котят), про демонстрации и забастовки… Был показан зуб, сломанный полицейским.
– А отомстить ему ты не хочешь? – спросила она.
– Вот еще…
– Почему? Я бы на твоем месте его отыскала и все зубы повыбивала молотком.
– Во-первых, я – это я. Во-вторых, дело давнее. А в-третьих, у них там все рожи одинаковые – как я его найду?
– Выходит, и смысла нет?
– Какого смысла?
– Что тебе зуб выбили?
– Выходит, что нет.
Она