Веник Самураев. Андрей Швед
такого человека на тусовке – то, что он один все видит и запоминает. Но если этот человек – твоя подруга, стыдно не будет. Наоборот, иногда я специально бравился и старался выглядеть пьянее, чтобы просто выпендриться, понимая, что она запомнит меня вот таким, стоящим на вершине мира в этот вечер. Таким, по крайней мере, себя видел я. Мы все стоим там сегодня. Мы пьяные, а значит, мы победители.
– С тобой все нормально? – она внимательно рассматривала мое лицо.
«Как много она видела?» – подумал я, с пьяной лаской пытаясь ее приобнять. Она отстранилась.
– Я слышала, у тебя новая подруга.
«Когда она успела? Кто ей рассказал? Она уже приехала, когда мы спустились к реке с Витой? Нет, иначе бы она подошла ко мне после драки… Надеюсь, что так…»
Язык умер во рту и не шевелился. Пришлось что-то промычать в ответ.
– Ладно, – нежно усмехнулась она. – Ты так и не ответил. У тебя все хорошо?
Это было похоже на материнскую заботу. Я кивнул, мол, все отлично. Она улыбнулась, как бы говоря: «Ну смотри у меня…»
– Только холодно…
– Пойдем к костру сходим, – предложила она.
Мы вышли во двор. Ребята, ушедшие к озеру, еще не вернулись. В огне мирно потрескивали поленья. Он казался живым, и его хотелось гладить.
«Стоит ли сказать про то, что произошло на чердаке?» – думал я, пока она грела руки над пламенем. Веди себя естественно. Ничего не было. Наверное, ей необязательно все знать сейчас. Я побоялся, что, если скажу, она будет думать обо мне плохо. Специально напиваться ради нее – это одно, но наркотики отделяют тебя от остальных людей. Ты становишься другим. Настолько другим, что со временем сам себя не узнаешь. «Вдруг по тебе и так все видно?» Я чуть отодвинулся, как бы уступая место у огня, а на деле прячась подальше в тень. Если что-то и видно, всегда можно свалить на алкоголь.
– We can be heroes just for one day, – пробормотал я.
– Поешь?
– Да я просто подумал, что мы – просто путешественники, идущие из ниоткуда в никуда, мы меняем места и формы. Мы пьем, курим, трахаемся, употребляем наркотики, только чтобы найти себя, чтобы не быть той системой ценностей, которую построили до нас. То, что мы делаем – это протест. Глупый, нелепый и саморазрушительный. Но лучше так, чем жить до старости и кончить как они. Акт самосожжения, перфоманс, – у кого-то я позаимствовал это слово, – если угодно. Но ведь лучше так, верно? Я просто думаю… куда мы идем? Наши друзья, что со всеми с нами будет? Понимаешь, о чем я?
– Да.
– Правда?
– Да, я серьезно, – Надя сонно засмеялась, наверное, без алкоголя и наркотиков ночь кажется еще длиннее. Как было бы здорово не спать совсем, сколько всего можно было бы сделать и успеть! – Ты такой смешной, когда пьяный. Настоящий философ.
Она дотронулась до моего плеча и незаметно погладила его.
– Делая выбор, ты всегда ошибаешься, но не потому, что ты неудачник, а потому что выбор и есть ошибка. Его не должно быть. Оставайся на распутье – и это