Остров на болоте. Владимир Губский
студень. Ответственным за самогон был дядя Гриша и потому уже вторую неделю ходил с красным носом от постоянной дегустации первача. Человек он был весёлый, песенный. После третьей рюмки его щёки становились румяными, как у барышни. Водилась за ним и ещё одна странность – он никогда не брился, так как ни борода, ни усы у него не росли. За эти щёки да за песни, которые он пел громче всех за столом, и полюбила его когда-то младшая бабушкина сестра.
Внутри барака по всей его длине тянулся тёмный коридор, все стены которого были увешаны старыми промасленными спецовками, тазами, корытами и стиральными досками. От всего этого в коридоре стоял крепкий мозолистый дух.
В комнатах тёти Шуры было душно и влажно, как в бане, что-то варилось и булькало в больших чугунах и кастрюлях. Запах был неприятный. Серёжа с Вовкой подошли к столу, где на широкой доске лежала свежеопалённая и разрубленная вдоль голова свиньи. Пока они изучали голову, пробуя на упругость её нос и уши, женщины занимались разделкой свиных ножек. Срезанная мякоть мелко крошилась и складывалась в глубокую миску, а очищенные суставчики выбрасывались в корзину для просушки, после которой они становились «казанками» и отдавались детям для игры. Разносившийся по всему коридору неприятный запах и вид обглоданных костей не понравился Серёже, и он выбежал во двор.
На вытоптанной лужайке за длинным дощатым столом сидел виновник всеобщей суеты – Виктор и что-то сипло и бессвязно доказывал собравшимся корешам, периодически прикладывая растопыренную пятерню к своей расстёгнутой на груди рубахе. За углом барака на солнышке местные мальчишки уже расставляли на земле две колонны свежих казанков. Постояв и понаблюдав за игрой, показавшейся ему скучной, Серёжа вернулся в дом… Снова неприятный запах ударил в нос. Зажав нос рукой, он прошёл мимо двери, откуда этот запах исходил, и вошёл в следующую комнату, где верхом на длинной лавке друг против друга сидели дядя Гриша и Колька.
Комната была нежилая, голые стены, как и в коридоре, украшали всё те же тазы и корыта, и большое круглое деревянное решето. Слева в углу у окна стоял заваленный ящиками стол, второй – находился посередине. Вдоль стен громоздились одна на одной деревянные лавки.
В руках у дяди Гриши была большая зелёная бутылка с отбитым горлышком. Колька держал намотанную на руку тонкую бельевую верёвку, другой конец которой был у отца. Верёвка петлёй охватывала бутылку. Седоки поочерёдно, как пилу, тянули на себя верёвку, пытаясь перетереть бутылку пополам. Серёжа замер, поражённый необычным процессом. Он не мог поверить, что такой мягкой верёвкой можно распилить стекло, но видя, что дядя Гриша настроен серьёзно и что даже пот капает с его лба от усердия, решил дождаться окончания процесса. Через час, не добившись результата, пильщики устали и решили перевести дух.
– Вот что, Колька, – произнёс дядя Гриша, подумав, – надо натереть канифолью, тогда скользить не будет.
Он вытер рукавом вспотевший лоб. Щёки его наполнились румянцем,