Сквозь время. Марина Домбровская
несколько минут назад в машине, не оставался в неведении для тебя; ты замечала грусть в глазах кошки, сидящей за той стороной стекла на седьмом этаже, ты разделяла ее одиночество. Все это и еще сотни мелочей природы, да и не только, недоступных для других (другие не находят это красивым), ты замечала в один миг, в один твой шаг, едва бросив взгляд.
В тот момент ты останавливала время. Ты замечала все на свете, кроме самого жалкого и ничтожного. Их, людей.
Мне кажется, это был весомый повод влюбиться.
Paris, 1925
– Мне в крафт звезды, per favore, – басом раздался голос Стефано.
– Но сэр, на горе Парнас крафт растворяется, – тут же подхватил эту спонтанную игру Джасмин.
– Но не звезды: они улетят к небу, чтобы плыть над каждым из нас, повторяя наши траектории, пути, а мы, глупые, хватаем их за хвосты и оборачиваем в слова, а кому не в мочь, тот разглядывает пыль на ладонях своих. Вот она, участь поэтов и художников: подчинять себе сами звезды, владеть ими, взлетать, переплетаясь с ними воедино, и… – Стефано на какое-то время замолчал, затем грустно продолжил, – и падать, навсегда обреченные на печаль.
Прошло пять лет, как между Джасмином и Стефаном выросло самое крепкое понятие дружбы. Они, как и прежде, жили в доме Стефано, и творили. Первый писал на заказ богатым людям картины, а также создавал эскизы молодым светским особам для пошива нарядов, второй работал в издательстве художественных произведений.
– Стеф, если бы тебе предложили выбрать одного человека, на которого ты должен равняться, кого бы ты выбрал?
– Несомненно, Леонардо да Винчи.
– Не слишком ли просто, для символиста?
– Романтизма с недавних пор, Джасмин. Я выбираю да Винчи за его разносторонность, за вклад в каждую область искусства, за то, что к чему бы он не касался, он внедрял свою собственную идею, взгляд. А ведь хорошо сформированная идея – это заразная вещь, вирус, говорящий о том, что все-таки созданное в воображении уже существует.
– Тогда зачтено.
– Как успехи с твоим романом, седьмым, если не ошибаюсь в расчетах?
– Неплохо, я бы сказал даже замечательно.
– Значит, он о высоком?
– Несомненно.
– Тогда мне остается поинтересоваться только одним, какова же концовка?
– Понимаешь, Стеф, – Джасмин грустно рассмеялся, – дело в том, что я не знаю, как окончить. Мне кажется, что теперь не книга проекция меня, а как раз наоборот, что моя жизнь зависит от каждой написанной строчки.
– Интересно…
– Я буду яснее: не знаю, что делать с главными героями.
– А что с ними?
– Мне, как и будущим читателям, нужно их на время оставить друг от друга.
– Оставить?
– В общем, дай совет, убивать их или нет?
– Только в том случае, если их смерть не бессмысленна. Во имя чего они умрут или будут убиты? И только если это стоит того, убивай их беспрекословно, немедленно, и также беспощадно, как если бы ты подарил читателям неопределенность концовки.
– Боюсь