Спящий всадник. Илья Асриев
частично рождённая моим пристальным вниманием, постепенно рассеивалась за краем занавески, но уже совершенно исчезла к тому моменту, когда я повернулся к Веронике лицом – довольно сложный маневр, учитывая тесноту будуара и непредсказуемость лунатических движений, искусству которых обитатели снов обучаются как-то вдруг. Стоящая передо мной голая Вероника смотрела поверх моего плеча – отличная возможность вставить небольшую реплику. Мои воспоминания, несомненно, совершенно приличны. Пересказ неудобного сна требует от меня развязности, смелости и специального эпистолярного опыта – ничего такого у меня нет. Ещё не поздно отделаться двумя-тремя намёками и перескочить дальше, к более безопасным эпизодам, но я рискну. Я ставлю на кон собственное умение передавать действительные, а не вымышленные события, своё знание слов, какими люди описывают свои восторги, а также будущую репутацию Вероники. В случае, если внутренности сна будут представлены мной вульгарно, ей вряд ли удастся оправдаться недоказанностью своего участия – временно исчезнувший Ансельм отлично годился на роль отложенного до поры свидетеля. Проще было бы пересказать для начала наш разговор – но хитрый сон содержал одно лукавое условие. Он не передавал звуков, кроме описанного выше эха шагов, так что разговора, пригодного для пересказа, не было. Я протянул руки к плечам Вероники, и она перевела взгляд на моё лицо – пожалуй, уже никакие отступления не представлялись возможными. Глухонемой сон, в точном соответствии с неисповедимыми путями природных компенсаций, обладал отлично разработанной способностью передавать прелесть прикосновений – мои пальцы, ещё не встретившись толком с плечами Вероники, подробно ощутили изумительную гладкость её кожи, точно отмерянное тепло, исходящее от её уютного тела, и легчайшую дрожь, пробегающую по её шее, т.е. всё то, что обычно остаётся незамеченным, когда дело происходит наяву. Мои руки двигались плавно, преодолевая внезапную упругость будуарного пространства, и я вынужден был приложить усилия, чтобы прикосновение, наконец, состоялось. Коснувшись голого женского тела, я не почувствовал грубого возбуждения, какого можно было ждать от персонажа жанровой сцены – напротив, я ощутил умиротворение, тихий восторг и настойчивую нежность. Это было настоящим предвкушением, уже вполне осязаемым моими чуткими пальцами. Я отдал бы последний миг жизни за то, чтобы немедленно коснуться губами вашей груди, сказал я беззвучно, точно следуя строгим правилам сна, и Вероника, глядя на мои губы, рассмеялась – вернее, от её неслышного смеха мне досталась только мимическая часть. Возможно, она умела читать по губам, и мне стоило сказать что-нибудь ещё, т.к. произнесённая ранее банальность сработала лишь частично, и я вдруг стал бояться того, что могу быть вышвырнут из этого сна за свою медлительность или робость – такие неожиданные пробуждения случались со мной и раньше, принося с собой облегчение и разочарование,