Двадцать тысяч лье под водой. Жюль Верн
исчезновения, возможно, не заметили, да если бы даже и заметили, фрегат не мог повернуть к нам против ветра. Если можно было на что-то рассчитывать, то только на спущенные шлюпки.
Консейль хладнокровно рассуждал на эту тему и составлял разные планы. Удивительный человек этот Консейль! Среди необозримого океана он точно находился у себя дома!
Итак, мы решили, что для нас есть одно только спасение: попасть на спущенные шлюпки «Авраама Линкольна», – значит, надо было как можно дольше продержаться на воде.
– Надо беречь силы, – сказал я Консейлю. – Знаешь, что мы сделаем? Один из нас перевернется на спину, скрестит руки, вытянет ноги и будет лежать неподвижно на воде, а другой будет плыть и подталкивать его вперед не больше десяти минут, а потом мы поменяемся местами – понимаешь? Если мы будем так чередоваться, то сможем плыть несколько часов кряду, – может хватить сил проплыть до рассвета.
Разумеется, рассчитывать плыть до рассвета было неосновательно, но человек так уж создан, что никогда не теряет надежды. И я не терял. К тому же нас было двое, что тоже подкрепляло падающий дух. Одним словом, я надеялся. Я говорил себе, что надежды нет, быть не может, а все-таки надеялся!
Столкновение «Авраама Линкольна» с чудовищем произошло около одиннадцати часов вечера. Значит, осталось восемь часов до рассвета.
– Что ж, пожалуй, проплывем восемь часов, если будем чередоваться! – сказал я Консейлю.
– Пожалуй, что проплывем, – отвечал Консейль.
Океан был спокоен, плавание мало нас утомляло. Время от времени я вглядывался в густой мрак, который освещался только фосфорическими блестками при каждом нашем движении. Я смотрел на светящиеся волны, разбивавшиеся под моими руками; переливающаяся поверхность вод сверкала какими-то бледными, свинцовыми пятнами. Мы плыли точно в море ртути.
Около часа ночи я вдруг почувствовал чрезвычайную усталость. Меня начали мучить жестокие судороги. Консейль должен был меня поддерживать, теперь забота о нашем спасении легла на него одного.
Скоро я заметил, что и он выбивается из сил, дыхание у него стало прерываться, движения сделались порывистее.
Я понял, что он изнемогает.
– Оставь меня! – сказал я верному товарищу.
– Оставить их честь! Никогда! – отвечал он. – Я надеюсь утонуть вместе с их честью!
В эту самую минуту месяц выглянул из-за туч, и поверхность океана засверкала под его лучами. Этот благодетельный свет как будто придал нам сил. Я поднял голову и огляделся.
В шести милях от нас я увидел фрегат, он представлялся темной массой, которую едва-едва можно было различить в ночной мгле. Но шлюпок нигде не было видно. Нигде, ни одной!
Я попробовал закричать. Собственно говоря, к чему было кричать? Разве могли меня услыхать на таком расстоянии? Но и закричать я не мог – опухшие губы словно слиплись и не пропускали ни звука.
Консейль смог собраться с силами; я слышал, как он несколько раз прокричал: «Помогите, помогите!»
«Что это? Шумит в ушах от прилива крови, что ли?
Или уж начинается бред? – думал я. – Что это?»
Мне