Потоп. Генрик Сенкевич
у Трубецкого и у Хованского, но тоже сбежали от них на большую дорогу.
– А почему вы за паном Кмицицем пошли?
– Он славный атаман. Нам говорили, что кого он только кликнет, тот за ним и пойдет, точно он ему мешок золота насыпал. И мы пошли! Да не посчастливилось.
Пан Володыевский покачал головой и подумал, что слишком уж очернили Кмицица: потом взглянул на исхудалого боярского сына и опять покачал головой.
– Так ты ее любишь?
– Да, пане.
Володыевский отошел и подумал, уходя: «Вот решительный человек, он долго не раздумывает, полюбил и остается. Так всего лучше! Если он в самом деле из боярских детей, то это ведь то же самое, что шляхта. Как откопает свои червонцы, может, старик и отдаст ему дочь. А почему? Потому, что он решил добиться своего. Буду добиваться и я!»
С такими мыслями Володыевский шел по дороге; порой он останавливался и то опускал глаза в землю, то смотрел на небо; вдруг увидел стаю диких уток и по ним стал гадать: ехать или не ехать? Вышло – ехать!
– Поеду, не может иначе быть.
Сказав это, он повернул к дому, но по дороге зашел в конюшню, перед которой два его конюха играли в кости.
– Сыруц, – спросил Володыевский, – заплетена грива у Басёра?
– Заплетена, пане полковник.
Пан Володыевский вошел в конюшню; лошадь, услыхав его шаги, радостно заржала; он подошел к ней и похлопал ее по шее, а потом стал считать косички и опять загадал:
– Ехать… не ехать… ехать… Вышло опять – ехать.
– Седлать лошадей и самим одеться получше! – скомандовал Володыевский.
Затем быстро пошел к дому и стал наряжаться. Надел высокие желтые сапоги с золочеными шпорами и новый красный мундир, а к поясу привесил рапиру в стальных ножнах, с золотым эфесом, верхнюю часть груди покрывал стальной полупанцирь; была у него и рысья шапка с пером, но она не подходила к остальному костюму, и он предпочел надеть шведский шлем и вышел на крыльцо.
– Куда это вы едете, ваша милость? – спросил его старый Пакош, сидевший на завалинке.
– Куда еду? Да вот надо проведать вашу панну и о здоровье спросить ее, а то она меня невежей сочтет.
– Ваша милость так и горит! Нужно панне слепой быть, чтобы сразу не влюбиться.
В это время подошли две младшие дочери Пакоша. Каждая из них держала в руках подойник с молоком; увидев Володыевского, они остановились как вкопанные.
– Король – не король… – сказала Зося.
– Вы нарядились как на свадьбу! – прибавила Марыся.
– Может, и будет скоро свадьба, – пошутил Пакош, – пан полковник едет к нашей панне.
Едва старик сказал это, как из рук Марыси выпал подойник, и молочный ручей побежал к ногам Володыевского.
– Смотри, что держишь! – крикнул старик. – Вот коза!
Марыся ничего не ответила и, подняв подойник, тихо ушла.
Пан Володыевский вскочил на лошадь, а за ним его двое слуг, и все втроем поехали в Водокты. День был прекрасный. Майское солнце весело играло на блестящем нагруднике и шлеме Володыевского, так что издали, из-за деревьев, казалось, будто по дороге движется другое солнце.
– Интересно