Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950. Алиса Коонен
все просто решать головой.
12 часов ночи.
Приходится писать вкратце – ничего не поделаешь, времени окончательно нет.
Ну так вот – в одной половине души, «актрисочьей», как я называю, – отвратительно. Вчера была генеральная 13-ти картин, и я со своим выходом – села в калошу… Так осрамилась, что хуже нельзя…
Ну – не стоит говорить об этом – тяжело, тяжело… мучительно… Зато в другом уголке души – ясно, чисто, радостно…
Много ходили [вместе] после репетиции, много говорили. Ночь была чудесная, ясная, с синим небом, всё в звездах. Бродили по пустынным переулкам, рука об руку. Так как-то удивительно хорошо, как добрые товарищи. Первый раз за все время после весны – говорили по-настоящему серьезно и глубоко.
Все объяснил мне – и на душе стало радостно, хорошо…
Говорит, что надо быть как можно осторожнее теперь, потому что все взоры в театре с любопытством устремлены на него: как поведет себя Качалов без жены? И вот, щадя самолюбие Нины Николаевны [Литовцевой], надо вести себя сдержанно.
Просит меня помочь ему в этом, пойти ему навстречу.
На мою выходку не рассердился, но «был огорчен ужасно», страшно мучился.
Сейчас пора спать, завтра допишу.
Около 2‐х ночи.
Сейчас из театра. Устала адово – выбирали костюмы для «Годунова».
Вас. видала мельком.
Он такой мягкий, ласковый…
Вчера вечером я пошла его провожать к Смирновым346. Много говорили дорогой. Он просил позволения ухаживать в театре за Стаховой, Кореневой и другими девицами для отвода глаз, чтобы иметь возможность свободнее и чаще бывать вместе со мной.
Я окончательно воспротивилась.
Я же с ума сойду, если он, например, целый вечер будет сидеть со Стаховой и ни разу не подойдет ко мне. Я измучусь.
«А я думал, вы будете умницей и сами пойдете навстречу мне…»
Но оказалось, что умницей я быть не захотела.
Господи, я так нежно, так доверчиво люблю его!
[Строка вымарана.]
Он мне сказал тогда: «Аличка, ну куда же [я] для Вас: вы – вся жизнь, вся – порыв, вся – трепет… Вы – сама молодость… – А я – дряблый, старый. И потом – есть две категории людей – „уютные“ и „безумные“. Так вот, я – „уютный“, а вы – „безумная“…»
«А разве невозможно слиянье уютного с безумным?»
«Не знаю, вряд ли… Ну, [хуже] я для Вас…
Аличка, с таким темпераментом… ну, куда я с Вами?!»347
Милый, а быть может, будь у него столько же темперамента, силы и молодости, сколько во мне, я не любила бы его так сильно.
5 часов.
Сегодня у Адашева – концерт348. Будут читать все наши. Вас. будет. Хочется пойти, но вряд ли удастся, билетов, кажется, уже нет.
Милый мой!
Вчера, кажется, у него приводили в порядок квартиру – оклеивали, обивали диван. Скоро можно уже приходить к нему (под видом Адашевской ученицы). Страшно только очень. В этом же доме живут Званцев и Вишневский.
В черновиковой тетради А. Г. Коонен с набросками к мемуарам эта цитата, приведенная с некоторыми разночтениями, имеет дополнительной финал: «А впрочем – чем черт не шутит? А? Аличка?» (РГАЛИ. Ф. 2768. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 86).
…