Кремль спокойствия. Ирина Тихолоз
уходили уйма сил, несмотря на то, что почти все время я проводила в неподвижном состоянии: этот процесс требовал максимальной концентрации. Я даже начала ощущать, как постепенно мои мышцы стали атрофироваться, но на уборку совершенно не оставалось энергии, и каждое движение сопровождалось непривычно ощутимым усилием. Лишь с перерывами на еду, душ и прочие бытовые необходимости, я настолько много зависала над третей мерностью, что связь с ней уже постепенно начала давать заметные сбои. Встреча с кем-то из внешнего мира как ничто иное должна была укрепить ее.
Я подошла к зеркалу, ужаснулась своему бледному виду и худобе, приняла душ, надела свежую рясу и вызвала горничную, которая должна была прийти через двадцать минут. Еду и прочее обычно доставляли ровно ко времени, поэтому шесть минут, на которые она опоздала казались для меня вечностью, но вовсе не потому, что я привереда и ханжа, помешанная на пунктуальности. Причиной ощущения растянутых, словно тягучая и вязкая субстанция, минут было волнение перед, пусть и мимолетной, но все же встречей с человеком из внешнего мира. Вскоре раздался звонок в дверь, и в это мгновение все переживания, которые существовали в моей голове до него показались жалкой тенью того ужаса, что охватил меня после. Я снова мельком взглянула на себя в зеркало и поправила выбившуюся прядь волос, заметив дрожь в руках. Когда я спустилась на первый этаж и потянулась к входной двери, чтобы ее открыть, дрожь усилилась настолько, что от одного взгляда на свои трясущиеся руки меня окатила новая волна ужаса. Переключаться с высших мерностей на третью оказалось сложнее, чем казалось. В последнюю секунду я собралась с силами, отпустила свое одичание и, не посмотрев в глазок, открыла дверь. На пороге стояла девушка лет двадцати. Она была в желтых резиновых перчатках и белом комбинезоне из плотного целлофана. Костюм больше напоминал биохимический, чем форму работника клининговой службы. В одной ее руке было ведро с различными бутылочками моющих средств, новыми, еще упакованными тряпками, щетками и насадками на швабру, которую девушка держала в другой руке. Всю эту и без того нелепую комбинацию дополняли ее леопардовые кеды на толстой белой подошве и белые носки с мелкими равномерно разбросанными принтами суши, сашими и роллов. Теперь я знала, как они выглядят, но пока не пробовала. Ее черные, идеально гладкие, блестящие волосы лежали в немного ассиметричном каре с неровным пробором на правую сторону. Левая бровь девушки была посередине покрашена в супер-яркие сине-оранжевые косые полоски. Большие и абсолютно черные глаза имели немного азиатский разрез, но верхнее веко не нависало. Восточные черты прослеживались у нее везде и во всем, но тонко, едва уловимо, оттеняя превалирующее европейское начало, даже несмотря на черноту волос и глаз, которые придавали еще больше белизны ее и без того светлой коже. На слегка румяных щеках девушки виднелись слишком равномерно и кукольно нарисованные темно-коричневым