Полынь и порох. Дмитрий Вернидуб
каше следы, заплывающие талой водицей. Серега курил в кулак по-окопному, и дым его папироски щекотал ноздри.
«…Мельников… Друг с первого класса… Ведь это Серега затащил всех на собрание…»
В тот день все и началось. А может, как раз закончилось? Может, именно тогда испарились с уходом в Ростов Добровольческой армии надежды на создание мощного заслона рвущимся в Южную Россию большевистским ордам?
Алешка хорошо запомнил, как, сплюнув под ноги, выругался один подхорунжий казачьих войск, провожая глазами корниловцев:
– Нехай проваливають, дворянчики, мать их!…
И, обернувшись к своему спутнику в штатском, добавил:
– А на хрена нам Корнилов? Токма большаков ярить!
По Крещенскому спуску к вокзалу торопливо проскрипел десяток подвод из хозяйства генерала Эльснера, груженных штабным имуществом. Командование Добрармии, не найдя общего языка ни с Донским правительством, ни с Атаманом Всевеликого Войска Донского, перебиралось в Ростов.
Что ответил штатский, по виду из канцелярских, Лиходедов уже не расслышал. Звонкий, подброшенный ветром окрик стеганул слух:
– Алешка, постой!
Скользя по накатанной ледяной дорожке и балансируя расставленными руками, его догонял Серега.
– Подожди!
Не успев затормозить, Мельников схватил друга за рукав, чуть не опрокинув обоих.
– Алешка, пойдем с нами в пивную, – отдышавшись, выпалил он. – Пичуга – и тот складывается!
Мысленно оценив свое финансовое положение, Лиходедов засомневался, но зависть к товарищам взяла верх.
– Только, чур, сначала собрание! – поставил условие Серега. – Наши все там будут.
Мужская гимназия на улице Ермака напоминала скорее мобилизационный пункт, нежели старейшее на Дону светское учебное заведение. Перед массивными дверями, несмотря на холод, стайками курили выскочившие налегке гимназисты, топтались вооруженные студенты, мелькали офицеры из войсковой канцелярии. Ожидали приезда Атамана. Каледин задерживался с похорон юных героев. Обычно атаман самолично шел за гробами обороняющих Новочеркасск партизан.
В актовом зале шумели. Звонкие матерные нотки, время от времени фальцетом запускаемые в потолок, глохли во взрывах юношеского гогота. Наперебой травили анекдоты, обсуждали последние сводки с фронта, зачитывали атаманские и добровольческие воззвания.
«Идут, идут! От Чернецова!» – Взъерошенный гимназист лет четырнадцати, поставленный старшими на стреме, вдруг вкатился в двери.
Гомон прекратился, и зал, громыхнув стульями, застыл, слушая гулкие шаги в коридоре. Пахнув морозцем, вошел поручик Курочкин в сопровождении безусого партизана в бекеше и с маузером на боку.
– Здорово дневали, господа гимназисты! – поприветствовал собрание Курочкин, оглядывая передние ряды.
Мальчишеские голоса пробасили нестройно:
– Слава-а Богу-у-у!
– Прямо