Будни Снежной бабы. Женя Галкина
дома, приобнимал, хохотал и сально шутил.
Галя вымученно улыбалась. Она, вежливая хорошая девочка, только что окончившая школу, никак не могла понять, что же ей делать с этим нежданным кавалером.
– Разбирайся сама, – сказала ей мама. – Сама его приманила.
Галя не понимала, как она могла приманить этого человека, но чувствовала теперь вину перед ним: словно она, будто волшебный фонарик, посветила ему, пообещала тепло, а после пытается обмануть и бросить в темноте.
Чувство вины не давало ей сделать то, чего физически требовало ее тело: оттолкнуть этого отвратительного ей, плохо пахнущего чужого мужчину, накричать, выгнать его из своей жизни навсегда.
К счастью, ситуация разрешилась сама. Как-то Галя бежала по улицам после училища, а Славик топал рядом, прихватывая ее то за плечо, то за бедро и курлыкая что-то по обыкновению: какие-то обещания, требования, шутки…
И тут навстречу им выкатилась белая от гнева женщина, небольшого роста, черноглазая.
Славик увял и перебежал на ее сторону, а в сторону Гали кивнул небрежно:
– Привязалась шлюха малолетняя, Нин, не поверишь… каждый день объясняю, что ничего не будет у нас с нею…
Женщина устало отвела глаза. Посмотрела на Галю. Галя ожидала ненависти, отвращения и унижений: думала, что женщина сейчас накричит на нее, может, ударит…
Она ничего не сказала и увела за собой Славика прочь из Галиной жизни.
Вздохнув с облегчением, Галя снова погрузилась в ожидание принца. Второй «кандидат» появился, когда она устроилась на первую работу, в ателье по пошиву и ремонту верхней одежды.
Звали его Геннадий Васильевич.
И был он так же пузат, неопрятен и тоже хохотал над собственными сальными шутками. Люба, узнав о новом ухажере Гали, назвала его и Славика «астральными близнецами».
Дело осложнялось тем, что Геннадий Васильевич был хозяином и директором ателье. Под его началом работали шесть женщин, и минимум трое из них входили в его гарем. Галю предупреждали, что к хозяину желательно проявлять симпатию, иначе на незадачливой работнице может повиснуть огромный долг на невзначай испорченную шубу или дубленку.
Была одна такая, говорили они, то ли Оля, то ли Оксана: не нравился ей Геннадий Васильевич, совершенно не нравился, и вот – р-раз! Приходит она, а норковая шуба, отданная на починку, разрезана в трех местах, и даже с подкладкой! Да так, что ни один мастер не восстановит… А стоила та шуба двести тысяч! И что случилось дальше с этой Олей или Оксаной, бог весть…
Гале было двадцать два. Она считала, что мир поступает с людьми по справедливости. Если делаешь кому-то плохое – с тобой плохое и случается. А если не делаешь? То что же с тобой случится?
А разве плохо – не хотеть лежать голой на раскроечном столе под толстым старым и снова женатым хозяином ателье? Разве плохо ждать своего мужчину?
И Галя была спокойна. Спокойна она осталась и тогда, когда увидела мастерские разрезы на шикарной итальянской