На изнанке чудес. Юлия Андреевна Флоренская
скорее внутрь, – не слыша собственного голоса, взмолилась она.
Добротный бревенчатый дом встретил их радушным потрескиванием пламени в печи и запахами, от которых текли слюнки. Кто-то хозяйничал на кухне.
– Ты разве не одна живешь? – приподнял бровь Киприан.
– С котом. Как и всегда. Пока меня нет, он за главного. Интересно, чем он порадует нас сегодня?
За века, проведенные в образе дерева, Киприан, многое понял и принял как должное. Собаки лают и обожают хозяев, даже если те пропускают время кормёжки. Кошки охотятся на мышей и урчат, когда их гладят по спинке. Но чтобы кот по собственной воле, да еще и забесплатно, устроился работать поваром – нет, что-то здесь не сходится.
Раздвинув бисерную занавеску, Киприан прошел на кухню и не поверил глазам. Черный кот с черными, как бездна, глазищами, царски восседал на столе. Напротив, над огнем, булькало непонятное варево, и половник помешивал его без чьего-либо участия. А на сковороде трещало масло и жарилась – страшно представить – мышь!
– Умница, Обормот! И для себя, и для нас обед сготовил! – похвалила Пелагея и на всякий случай пояснила: – У него это хобби.
Киприан почувствовал, как на его лицо заползла дурацкая ухмылка, и поспешил от нее избавиться. Пелагея тем временем вооружилась небольшой оловянной ложкой. Она распробовала варево кота и одобрительно кивнула:
– Очень даже съедобно! Угощайся!
Киприан отказался, сославшись на то, что ему, существу из верхних миров, есть вовсе не обязательно. Пока Пелагея усердно дула на ложку, он решил получше осмотреть дом.
Просторный, с тремя неполными этажами и прочными стенами из бревен, он пах смолой, древесной стружкой и краской. Недавно кто-то легкомысленно покрасил винтовую лестницу в голубой цвет. И теперь она досыхала.
Киприан едва не споткнулся о банку – она коварно притаилась у нижней ступеньки. Там же, прилипнув к газете, лежала наполовину голубая кисть.
– От винтовой лестницы держись подальше! – с набитым ртом крикнула Пелагея. – А то потом одежду не отстираешь!
Киприан не стал говорить, что любое пятно с его балахона выводится само по себе. Его вниманием завладело окно. На широком подоконнике сушились какие-то цветы и стручки фасоли. А там, где положено быть занавескам, висели и пылились травяные букеты.
В стекло били струи дождя. Гроза слепила фиолетовыми вспышками. На пропахшей лесом стене мерно тикали часы. Ни в верхних мирах, ни гораздо позже – в мире у Юлианы – Киприан не видел подобных штуковин. Его время всегда равнялось бесконечности.
Придет пора – и Юлиана состарится. Состарятся и лягут в могилы его друзья, а он по-прежнему будет молод и неуязвим. Киприан поскорее отогнал гнетущие мысли и занялся осмотром второго этажа. Этаж был половинчатым. Он делился на библиотеку и глухую, как чулан, комнату, которые никак друг с другом не сообщались. Между ними пролегала пустота.
В библиотечное крыло вела веревочная лестница. Перекладины скрипели и посвистывали под ногами, вращаясь на тугих поперечных