В доме веселья. Эдит Уортон
которые ее голландские предки приспосабливали на окнах верхних этажей, чтобы из непроницаемой глубины домашнего уюта видеть, что происходит на улице.
У миссис Пенистон было поместье в Нью-Джерси, но она перестала туда ездить после кончины мужа – события весьма давнего, всплывавшего только как переломный момент в ее личных воспоминаниях, составлявших основу всех ее бесед. Она дотошно помнила все даты и могла точно сказать, когда именно повесили новые шторы в гостиной – до или после того, как мистер Пенистон заболел в последний раз.
Миссис Пенистон считала, что в деревне одиноко, что там слишком много деревьев, и втайне чуточку боялась встретиться с быком. Дабы оградить себя от таких неожиданностей, она частенько выезжала в более людные места у воды, снимала дом и созерцала жизнь сквозь матовые стекла веранды. Вверив себя заботам такой опекунши, Лили вскоре поняла, что единственное, на что она может рассчитывать, – это удовольствие от хорошей еды и дорогой одежды, и хотя Лили ценила и то и другое, она охотно обменяла бы все это на умение миссис Барт использовать предоставленные возможности. Она вздыхала всякий раз, думая о том, что совершила бы мать с ее неистовой энергией, обладай она ресурсами миссис Пенистон. Лили и сама была очень активной особой, но ее энергию сдерживала необходимость приспосабливаться к тетиным привычкам. Она понимала, что всеми силами должна сохранить добрые отношения с миссис Пенистон до тех пор, пока, как выразилась бы миссис Барт, сама не встанет на ноги. Лили не собиралась снова вести кочевую жизнь бедной родственницы, и потому ей пришлось в какой-то мере освоить пассивный образ жизни своей благодетельницы. Поначалу она наивно полагала, что без труда вовлечет тетю в водоворот собственных дел, но тщетно: тетя проявила стойкое сопротивление усилиям племянницы. Пытаться вовлечь тетю в активную жизнь – все равно что двигать тяжелый шкаф, привинченный к паркету. Разумеется, тетя не считала, что Лили тоже должна вести абсолютно неподвижную жизнь: она, как и все американские опекуны, снисходительно потакала юношеской непоседливости.
Потакала она и другим склонностям племянницы. Ей казалось совершенно естественным, что Лили все деньги тратит на наряды, и к скудному содержанию девушки она время от времени добавляла «щедрые подарки», предназначенные для тех же нужд. Лили, будучи весьма практичной девушкой, предпочла бы постоянное пособие, но миссис Пенистон любила периодические проявления признательности, вызванные неожиданными чеками, и, видимо, была достаточно проницательна, чтобы таким образом поддерживать в душе племянницы неугасающее чувство зависимости.
На этом миссис Пенистон считала свой долг исполненным. Она просто стояла в стороне, предоставив Лили самой себе. Сначала Лили принимала это с искренней самоуверенностью, потом уверенности поубавилось, а сейчас она чувствовала, что отчаянно ищет точку опоры в этом мире, который еще так недавно казался принадлежащим ей по праву. Как