Разбойничья душа. Эльза Вий
породы не боялись, однако малость недолюбливали, посему первая красавица на селе и не спешила рассказывать о своем даре. Была у Аксиньи еще одна тайна – пострашнее колдовской. Душа у нее была черная, подлая да завистливая. Вроде всё девка имеет, а всё одно – на чужое смотрит и проклинает. Страшнее всего ворожея не любила тех, кто её быть не желал. Каждый под ноги бросался, что стар, что млад, да токмо сын головы мимо проходил, даже взглядом не удостаивая.
Микула был первым парнем на селе: и силой крепок, и лицом светел, и умом большим, нравом суровым да справедливым обладал. Все к нему относились с большим уважением, да не из-за высокого чина родителя, а за деяния его. Случись любая напасть – так Микула первый на выручку кидался, людей вразумлял да успокаивал. Каждая девка мечтала захомутать сына местного головы, да ни одной не удалось. Неинтересно было парню за юбками бегать да красавиц щупать. Думы его иные занимали: отец с каждым годом моложе не становился – и юный богатырь знал, кого выберут на его место. Судьба эта его вполне устраивала, словам отцовским парень не перечил, всячески помогал да всему обучиться старался поскорее.
В Малых Дубках было отродясь всегда две напасти: нечисть из лесов да погоста приползавшая да лихо странное, что вредило хуже мертвяков. Еще голова в юности, да и не токмо он один, пытался от него избавиться, да не вышло ничего. Вот и Микула пришел за советом к человеку большого ума.
– Так с этим ты, голубчик, к отцу Евпатию пожаловал бы, – улыбалась Аксинья, наливая душистый травяной чай гостю. – Его слова божие любую пакость бесовскую отгоняют пуще огня да серебра.
– Не нечисть это, – хмуро покачал светлыми кудрями Микула. – Думается мне, что человек это.
– С чего же? – сделала самый заинтересованный вид хозяйка.
Её мало интересовала странная сила, что портила кровь соседям. Долгое время она думала, как же привязать к себе Микулу, – и вот он! Сам пришел! Пока парень усаживался, Аксинья успела подмешать в чай любовное зелье, что приготовила загодя. Нужно было лишь дождаться, пока парень отхлебнет хоть глоточек, и предстать пред очи его ясные.
– Да нечисть ведь после того, как Евпатий ограды да двери освятил, ни в дом, ни в хлев, ни в огород зайти не может, – стоял на своем Микула. – Да и тот же умрун в один укус замки срывает, а эти – словно вором открытые…
– Ну так ежели это лиходей какой, из плоти и крови, так поставь капкан, – пододвигая поближе чашку с чаем, молвила девица.
– А ежели в него свои поутру по забывчивости али спьяну попадут? Ты-то капризничаешь, добрым людям просто так помогать не желаешь…
– Поди, думаешь, у меня забот других нет вовсе? – зло усмехнулась Аксинья. – Али думаешь, такое хозяйство само по себе цветет, а я сижу у окошка да на бабочек любуюсь?
Микула не любил эту девку. Не прямо до ненависти, но точно знал – добра от нее ждать не следует. Вреда от нее, правда, тоже никакого не было, за руку ни разу поймана не была. Сильно по-разному они жизнь разумели,