Разбойничья душа. Эльза Вий
всё, что могло быть хоть немного съедобным.
Лиходей спокойно брел по широкой улице, ничего не боясь. Местные ложились вместе с солнышком, с ним же и вставали. Ночью было опасно: пусть по дворам мертвяки и бесовщина разная не ползала, а по дорогам да лесу резвилась как хотела. Вот и сейчас навстречу Никодиму вяло шел умрун. То ли сытый, то ли косой какой, может, еще при жизни на голову хворенький был, а шел он еле-еле, жалобно мыча. Никодиму он был мало интересен: кашу из него не сваришь, в хозяйстве ненужный, охотник (судя по всему) из мертвяка вышел бы никакой.
Зеленоватый мертвец подбирался всё ближе и ближе, даже немного приободрился, видя, что ужин не убегает. Никодим легко шел ему навстречу, а когда между ними оставалось шагов десять, вдруг воскликнул:
– Ба! Да это не Митяй ли часом?! – приветственно распахнул объятия старик, а умрун замер от неожиданности. – Что, тварь божия, не узнаешь?
Умрун честно покачал головой. Мертвяки быстро забывают о том, кем были при жизни.
– А я вот тебя сразу узнал, гнилое ты отродье… Что, подох, да и опосля смертушки прыти не прибавилось?
Мертвец грустно кивнул, осторожно делая шаг навстречу, боясь вспугнуть добычу.
– Да ты не бойся! Подходи! Послал же бог счастье… Я тебе при жизни в морду не дал, так хоть после смерти солью накормлю… – зловеще протянул Никодим, доставая мешочек с солью.
Мертвяк, как мог, старался убежать, да куда ему до прыти старого разбойника. Никодим легко повалил старого знакомого, зажал руки и принялся пхать в рот несчастного горстями соль.
– Давай, не хмурься… Горсть – за то, что плавать меня научил… из лодки посередь реки выкинув… Горсть – за грибочки соленые, тобою подаренные, опосля которых я сам чуть мертвяком не стал… А ну жри, мерзость вонючая! То-то… Давай, еще одну – за то, что крестили меня насильно всем селом, да в проруби зимою…
Обид у Никодима было много, да соль раньше кончилась. Соль как яд для всякой нечисти будет, да токмо освящённая – им смерть приносит. Пока старый лиходей искал еще хоть горсточку соли, умрун резво скинул с себя деда и помчался с такой прытью, что его бы даже ветер не догнал. Никодим встал, отряхнулся, потер многострадальную спину (уж много ей достается в последнее время) и пошел к первому увиденному курятнику.
Микула шел по спящему селу. Думы его были заняты мыслями обо всем подряд: о странном лихе, село мучающем; о папеньке, что уже весь извелся, поди; о горьком чае, от которого живот бурлил так, словно там волки грызлись… Темный силуэт у его двора заставил напрячься. Сутулая тонкая фигура бесшумно прошла во двор. Парень подхватил с земли палку потолще и пошел с самыми мрачными думами на неведомого врага, разминая шею. Незваный гость уселся у курятника и принялся возиться с замком. Поняв, что перед ним самый настоящий вор (коих в селе уже лет десять не видывали), Микула вздохнул с неким облегчением и пошел в наступление.
Никодим сломал уже вторую спицу о странный замок, но сдаваться