Смотрящие в бездну. Валерия Мейхер, Чак Бодски
все еще была на месте, но визуально стала меньше, и шерсть с кожей уже болтались не так явно. Животное удивилось не меньше своего хозяина, но все же пожелало быстро удалиться и самостоятельно заниматься своими повреждениями.
Со временем спонтанные всплески врачевания руками Маркуса переросли в целенаправленный и полностью контролируемый процесс. И все последующие разы были простыми и понятными: желание, концентрация, молитва и тепло в руках. А главное – спокойствие. Этот процесс всегда заставлял быть максимально спокойным.
Но сейчас… Сейчас казалось, точно стены комнат начали сдвигаться на Лейна и давить, словно отовсюду на него смотрели тысячи глаз и тянулись тысячи рук, дотрагиваясь своими склизкими от желто-белого гноя и зловонными пальцами. А диакон только и мог, что греть ладони и пытаться сбросить оцепенение и ужас, находящий из ниоткуда. Что-то капнуло на его черную рубашку с потолка. Так ему показалось, судя по звуку.
Маркус открыл глаза и увидел зеленовато-черную субстанцию, отдаленно напоминающую желе. Его рука все еще лежала на лбу больного, а губы медленно шептали молитву, которую он придумал в том же возрасте.
Диакону казалось, что Саймон стал заметно горячее, потому что правую ладонь уже с трудом удавалось удержать на лбу. Лейн хотел было убрать ее, как вдруг что-то вновь упало на его правое плечо. Юноша перевел взгляд, не прекращая шептать, и вновь увидел все то же самое, только чуть в большем количестве и с маленьким пучком волос.
Рука уже не пекла, она горела.
– Маркус.
Юноша посмотрел на источник звука в виде лежащего на больничной койке пациента.
– Печет?
По телу диакона пробежали мурашки, делая его кожу гусиной:
– Ч-что?
– Я говорю: печет?
Глаза Деннета были широко распахнуты, а на лице замерла улыбка, как у собаки, больной чумой: широко растянутые губы и ужасающий оскал. С края его губ стекала слюна, как у умалишенного.
–Я не слы-ы-ышу, Маркус, – протянул он утробным и заискивающим голосом.
Маркус кивнул – и в этот момент Саймон схватил его за руку с таким усилием, словно хотел пригвоздить ладонь диакона к своему лбу.
Деннет засмеялся. Его голос стал еще ниже, а с каждым грохочущим хохотом из его рта вырывались клубы пара и вылетали полчища насекомых. Руку нестерпимо жгло, словно предплечье пронзило раскаленным гвоздем.
– Тогда подними голову, грязный мальчишка! – прокричал пациент, брызжа обжигающей слюной в лицо Лейна.
И Маркус поднял, не в силах противиться приказному тону.
Над его головой висел вверх ногами наполовину разложившийся Отец Виктор. Его сутана была изодрана в клочья, колоратка пожелтела от времени, а на тех местах, где должна была быть кожа, копошились опарыши и жужжали мухи.
– Маркус, мой мальчик, – влажная от гниения рука потянулась к его лицу. Перед глазами диакона были скрюченные пальцы, на которых местами были видны кости.
– Маркус, – сказал священник еще раз.
– Маркус! – гаркнул он.