Стена. Иллюзия одиночества. Илья Александрович Таранов
Григорьевич, мы обсуждаем серьёзную тему, – нервно откликнулась Вероника, – ваши шутки сейчас неуместны.
– Ну конечно, я шутник, а Тартищев – правовед. Эдакий Лорис-Меликов со своей «конституцией» новых преобразований во времена царствования Александра Второго. Русская душа никогда не принимала никаких конституций. По уставу живут только военные. Может быть, объявим хунту?.. Наконец-то можно пожить свободно – ан нет! – всем опять потребовались условности, законы, уставы, конституции, учредительные собрания, президенты, цари-батюшки, вожди, революции.
– А вы что предлагаете? – спросила Вероника.
– Ровным счётом ничего.
– Но мы же внутри стены, Алексей! – горячился Тартищев. – Мы обязаны приспособиться к ситуации.
– Плевать! Мы никому сейчас не должны и ничего не обязаны.
– Вы хотите остаться ни при чём, Алексей Григорьевич!
– Вероничка, я чьей-то волей стал узником и готов отсидеть отмеренный срок. А если кто-то мнит себя монархом – скипетр и державу золотую в руки, шапку Мономаха на его блестящую башку! Все регалии к царским ногам! Ну а я – на винные склады…
– Это слишком просто…
– И совершенно не разумно!
– Мы стали свободны, – продолжил Клювин, – как вы этого не понимаете?
– Это как же? – удивился Тартищев.
– Мы свободны от государства, – ответил скульптор, – а вы предлагаете запереться на засовы каких-то уставов и правил.
– Ты забываешь, Алексей, что у нас нет рога изобилия и скатерти-самобранки! Нам надо выживать в этой ситуации.
– Выживем, если не будем излишне умничать.
– Сомневаюсь.
– Вот у нас уже и разлад, – встревоженно сказала Вероника. – Виктор, а ты что скажешь?
Виктор, сидевший, казалось, отвлечённо, внимательно слушал разговор и размышлял одновременно. «Почему же это произошло в такой замечательный момент моей жизни? – напряжённо думал он. – Удачная выставка, удачная картина, удачная компания – и вдруг такое невообразимое насилие. И главным виновником, не найдя причин случившегося, всё равно будут считать меня, так как я пригласил всех в гости, я хозяин этого дома, хотя теперь это и не имеет значения. Да и Вероника заметно нервничает по той же причине. Сложившаяся ситуация её не пугает: она сильная женщина; но груз косвенной вины терзает её сердце и её совесть, и она будет нести и нести этот груз, разрываясь и мучаясь более моего. И сейчас она хочет переложить его часть на другого – подавшего руку помощи. Она ждёт её от меня… Но смогу ли я сейчас в чём-то ей помочь? Едва ли! Я всегда жил за стеной своих образов и впечатлений. Для одних стена – это насилие, а для меня – мистика, требующая размышлений и изображения на холсте. Замечательно! – можно работать без суеты, наконец-то заняться поиском новых средств отображения абсурдного потока бытия, подвинуть застоявшиеся каноны живописи, продвинуть иррациональное мышление вперед… Я устал от выморочной гонки за популярностью, славой и деньгами. Кто об этом