Матрёшкино счастье. Любовь Николаевна Кантаржи
Мысли о том, что будет, если Егор узнает о её неверности, Вера гнала подальше, предпочитая по методу Скарлетт О’Хары «подумать об этом завтра».
Мать Веры, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля и грозит обернуться серьёзным конфликтом, если не сказать катастрофой, пыталась остановить непутёвую дочь. Однако, как ни урезонивала она своё чадо, как ни уговаривала остепениться – всё было напрасно. На все увещевания Вера с удивительным хладнокровием заявляла, что ей нравятся сразу оба и она ничего не может с этим поделать! «Да, – не без кокетливого самолюбования признавала дочь, – я, наверное, испорченная и жестокая, но такой уж я уродилась!»
Казалось, внутри неё включилась разрушительная программа, которую было уже не остановить.
Мать не находила себе места, корила за то, что не сумела правильно воспитать дочку, взывала к её совести, однако все попытки оставались тщетными.
«Ой, Мариночка, боюсь, добром это не кончится, – сетовала Зина, изливая соседке душу. – Ведь так и до беды недалеко».
Марина не знала, чем тут можно помочь, да и никто не знал.
Между тем, за Верочкиными «достижениями» поневоле наблюдал весь двор. Соседи порицали её беспутство и жалели мать. Марина же старалась девчонку не осуждать и была лишь рада тому, что её семье – по причине отсутствия в ней мужчин – Верочкины чары не грозят, а дочерям в подружки она не годилась хотя бы по возрасту.
Поднимаясь по лестнице, Марина размышляла о невесёлой судьбе своей одноклассницы, так и не познавшей женского счастья, вечно одинокой и уставшей от забот, которой даже материнство не приносило радости. Сочувствуя Зине и горюя за неё, Марина забывала на время о своих бедах, и тогда собственная боль ненадолго отступала.
Глава 5. Пётр
Дверь открыла Маша. На девочке был её любимый домашний костюм с котиком на футболке и пушистые тапочки с ушками. Едва взглянув на мать и бросив небрежное «привет», она умчалась на кухню. Марина сразу же почувствовала, дочь не одна: у неё всегда было возбуждённо-приподнятое настроение и подчёркнутая отстранённость от матери, когда приходил отец. К тому же, в прихожей стояли громадные ботинки – Петькины, конечно, больше никто из её знакомых сорок пятого размера не носил.
Пётр вышел в прихожую, помог раздеться.
– Где гуляем так поздно? – подозрительно спросил он. – Ребёнок тут один мается.
И тут же без всякого перехода миролюбиво спросил:
– Ужинать будешь?
Это была его обычная манера в последнее время. Он вёл себя в её доме нарочито по-хозяйски, словно желая дать ей понять, что он тут не чужой, что она всё ещё его женщина, при этом осознание зыбкости и иллюзорности такого положения делало его поведение противоречивым: грубоватый тон соседствовал с предупредительностью и даже услужливостью. Марина давно научилась отстранённо реагировать на эти перемены в бывшем муже, игнорируя его новые причуды.
– Буду! –