Долгое счастливое утро. Наталия Соколовская
центральной аллее Васильковский, Жаворонкова и Забродина идут к искусственному холму со стоящим на нем прямоугольным зданием, напоминающим одновременно все стеклянно-бетонные павильоны метро семидесятых-восьмидесятых годов. Холм придает сооружению, выполненному из дешевых строительных материалов, вид языческого жертвенника.
Метель, набирающая силу, милосердно скрашивает убогость, запустенье и нищету. «Господи, – тихонько скулит Заброда, – как же стыдно…»
«Радуйся, – утешает ее Васильковский. – Большой брат думает о тебе и о твоих детях. Вон…» – по обе стороны аллеи тянутся колумбарии: микрорайоны серых панельных домов с еще пустыми нишами-окнами.
Они подходят к широкой многоступенчатой лестнице и медленно поднимаются. Во дворе, образованном двумя п-образными постройками, стоят Любина дочь с мужем и детьми пяти, восьми (близнецы) и одиннадцати лет. Рядом с ними друзья семьи и несколько учеников Динэры разных выпусков. Строение справа похожее на школу, стены, выходящие во двор, застеклены, здесь несколько залов для прощания. Строение слева напоминает уменьшенную копию концертного зала «Октябрьский», тут VIP-зал.
Подходит Люба, вид у нее растерянный. Говорит, была «внизу», оформляла документы. В никуда задает вопрос, «почему эти тётки такие грубые…» Потом все идут направо.
Вестибюли крематория действительно похожи на школьную рекреацию. Люди стоят группами, переговариваются вполголоса. Меж ними деловито снует рыхлый батюшка. Распорядительницы в строгих черных костюмах подходят к провожающим, скорбно интересуются, кто тут родственники, и наскоро заносят в блокнотик сведения о покойном, чтобы уже в зале, сопроводив записанное эпитетами, не имеющими никакого отношения к делу, рассказать присутствующим, какого незаменимого труженика на благо отечества и прекрасного во всех отношениях мужа (жену, отца, мать, брата, друга…) они потеряли.
В углу, возле двери с надписью «Кафе» стоят две инвалидные коляски: словосочетание «доступная среда» как нельзя более соответствует сущности крематория.
Правнуки Динэры жмутся к родителям. Щенячьи трогательно-простодушные взгляды исподлобья. Наблюдают за поведением взрослых, за каждым их жестом и выражением лиц, считывают.
Напротив главного входа висит электронное табло, где меняются номера залов и фамилии. Точки после инициалов отсутствуют, буквы слипаются. «Нет, ты только глянь», – Жаворонок толкает в бок Заброду и указывает глазами на экран. «Теперь уж все равно», – грустит Заброда. «То есть? Это же имя и отчество», – Жаворонок чувствует, как внутри нее продолжает нарастать раздражение. Ей хочется благости, примирения, покоя… Она хочет отпустить Динэру так, чтобы никакая обида, никакие лишние для этого дня чувства не примешивались к прощанию.
Жаворонок отходит, из главного вестибюля сворачивает в боковой. Останавливается, разглядывая вмонтированный в стену подсвеченный аквариум с золотыми рыбками,