Долгое счастливое утро. Наталия Соколовская
другу на голову грушу (яблоки в тот год не уродились) и стреляли из именного пистолета, стянутого одним из участников группы у отца. Элка запомнила, как стекал у нее по переносице на подбородок липкий сладкий сок.
Каких только невероятных планов уничтожения всесильного главы НКВД они не строили! Элка готова была пожертвовать собой и, специально заразившись сифилисом, соблазнить «при случайной встрече» (рассказывая это Динэре, Элка хохотала во весь голос) охочего до женского пола наркома. Но этот хитроумный план привести в исполнение не пришлось: группу вычислили, арестовали и дали высшую меру, замененную на пожизненное, за распространение листовок, в которых было черным по белому написано: «Граждане, оглянитесь вокруг! Лучшие люди расстреляны или погибли в застенках НКВД. Мерзавцы в синих фуражках полностью распоряжаются жизнью каждого из нас…»
Динэра с Элкой бродили по Ленинграду, и Элка читала Динэре свои стихи: «Мы будем судить вас за наше обманутое поколение, за наших убитых и заживо сгнивших отцов…» Никакого суда за всю их жизнь не случилось, а жили они обе долго и умерли с разницей в год, во втором десятилетии двадцать первого века. Но это было потом.
…После смерти матери сестры съехались. Теперь они жили на восточной окраине города, в конце Бестужевской улицы. В начале семидесятых племянник Динэры, сын Лидии, женился, но вскоре развелся и уехал в другой город. Люба, его жена, осталась жить с Лидией и Динэрой. Вместе они растили дочь Любы.
Ездить на работу Лидии было далеко, на Московский проспект, где она в Технологическом институте преподавала все ту же политэкономию. А работа Динэры была по соседству с домом, в школе, возле которой стоял на постаменте истребитель МиГ-17.
В метельный день февраля трое, две женщины и мужчина, выходят из метро «Площадь Мужества», пересекают проспект Непокоренных и идут к остановке. В руках у них цветы, обернутые в плотную бумагу. «Ну ты и сочинять», – говорит одна из женщин, продолжая разговор, начатый еще в метро. «Только про Паоло и Франческу, – отвечает вторая. – Остальное так и было». «Точно! Год спустя так и было, – отзывается мужчина. – Не вышла из нас строительная жертва». «Это как посмотреть… – возражает вторая женщина. – Худо-бедно, а всё до сих пор держится…» «И то верно, – соглашается мужчина. – После прорыва тут асфальт дыбом вставал и трамвайные пути лопались. Жилые дома просадку дали… А теперь вон как…» – мужчина машет рукой в сторону плотной застройки на противоположной стороне проспекта, вокруг метро.
Некоторое время они стоят молча. Метель стелется по земле, а в небе мутным пятном, как сквозь толщу воды, проступает солнце. «Так странно проезжать по тому месту…» – говорит первая женщина. «Это не совсем то место, – говорит мужчина, – через двадцать лет, уже после второго прорыва, в обход ветку пустили». Слова застывают возле рта в облачках пара, напоминая тексты комикса. «Почему было с самого начала не обойти?» – спрашивает первая. «Потому что дорого», –