Опрокинутый рейд. Аскольд Шейкин
закричал взводный, вырастая над бруствером.
Но лавина уже накатилась, обдавая горячим пахучим ветром, пронеслась над окопом, оставив после себя беспомощно вжавшихся в траншею бойцов и рухнувшего на дно ее взводного.
Затихли свисты, крики, конский топот. Снова стали слышны голоса птиц, стрекотание кузнечиков.
Растерянно оглядывались, еще не веря, что остались живы, красноармейцы. Повторится ли налет? Несомненно! Оставаться в окопе – смерть. Но и куда отходить? К станции, к штабу батальона? Однако как раз в том направлении ускакали казаки! Будет это – из огня в полымя!
На дороге появился пеший казачий отряд.
Его, как и конную лавину, окоп пропустил тоже без единого выстрела. Затаились, приникнув к земле, счастливые тем, что с дороги их не замечают, либо уверены, что кавалерия уже все способное к сопротивлению с пути отряда смела.
В окоп ввалился человек в кожаной тужурке, с наганом в руке. Его сразу узнали: политком полка!
Он тяжело дышал, лицо его было перекошено злостью.
– Слушай команду! – закричал он, идя по окопу. – Кто побежит – пуля! И куда бежать? Казаки сзади и спереди. Догонят – изрубят!..
Оттого, как он выглядел: кожанка, звезда на фуражке; оттого, что всем в окопе было прекрасно известно, кто он такой, и, конечно, от его громкого голоса, решительных жестов постепенно начала исчезать растерянность, овладевшая красноармейцами.
Поднимались на ноги, брали винтовки.
Бурый вал выкатился из ложбины. Теперь не только по дороге, но и с боков от нее в несколько рядов шли возы.
– Взво-од! – закричал политком. – Залпами, по команде – пли!
Цель была огромна, перемещалась небыстро. Команду начали выполнять дружно. Мстили за растерянность во время налета конников, за свой страх в те минуты, когда затаенно следили за колыханием штыков пешего отряда.
Залп десятка винтовок не так уж грозен. Но там, в полуверсте от окопа, вздыбились, стали валиться, рвать сбрую взбесившиеся от ран лошади, быки. Падали, ломая оглобли, опрокидывая возы, преграждая путь всему последующему обозному потоку. Наконец те из повозок, что еще были в состоянии двигаться, отхлынули, скрылись за перегибом дна ложбины, оставив на месте лошадиные и бычьи туши, перевернутые фуры.
Час, не менее, на дороге никто не показывался. В окопе громко говорили, смеялись, лихорадочно пересказывали друг другу, как именно все это было, что каждый успел перечувствовать, передумать.
С тыла, с боков начали подползать красноармейцы. Они шли на звук залпов. Рассказывали: вся остальная рота изрублена. Назад пути нет. Верная гибель.
Деятельно пристраивались в окопных ячейках. Работали лопатами. О том, что ждет в дальнейшем, не думали. Вообще отбрасывали такую мысль, благо было теперь их десятков пять. Изрядная сила.
– Ты в окопе, – сорванным голосом кричал политком. – Что тебе шашка?.. Кто побежит – пуля…
Обоз появился правее дороги. Шел прямо по травяному склону.
Опять ударили по команде. Обоз отхлынул.
С визгом,