Клеймо сводного брата. Алла Лебедева
бил головой о стены. Вроде случайно, но боль была настоящей, адской. А к ней примешивалось острое чувство вины, потому что где-то Петя был прав. Каждый раз, когда он ложился сверху, каждый раз, когда начинал меня ласкать, я видела перед собой Германа.
И понимала, что это не он, но все равно не могла себя перебороть. Кричала, сопротивлялась как бешенная и поплатилась за это.
В тот раз Петя решил довести дело до логического завершения. Перегнул меня через подлокотник дивана, стянул домашние штаны и трусы и стал пытаться пихать член.
Только вот он у него был не стоячий и протиснуться в меня так и не смог. Тогда он попытался заставить меня сосать, но я рефлекторно плоть укусила. Понимала, что совершаю глупость, но и сделать с собой ничего не могла.
Вся залитая кровью я смотрела, как он орет и держится за пах. Глаза на выкате, тело дрожит. В тот момент я получила настоящее удовлетворение. Безумная, но я смогла себя защитить. Не быть изнасилованной снова.
Потом вызвала скорую, бросила в него пакет со льдом, который он тут же прижал к себе и громко застонал. Потом быстро собрала самое необходимое.
Наша квартира была под охранной, но она в тот момент вся побежала к сыну хозяина на помощь. И я не упустила шанс.
Только последний раз взглянула, как четверо амбалов пляшут вокруг мажора, не зная, как к нему подступиться.
В этот раз я не была так глупа, чтобы сразу пытаться бежать из города. Я нашла хостел на самом краю и засела там на неделю. А потом уже на попутках, благо мне попадались нормальные водители.
Но город мечты не раскрыл мне радостно объятия. Квартиры дорогие, а старый купленный телефон не помогал мне разобраться куда идти.
Далее оказалось, что деньги, вроде бы сначала такая огромная сумма в сто тысяч, стремительно заканчиваются.
Поступить на бюджет мне не удалось и я, понимая, что у меня нет средств даже не первый семестр, поникшая шла в сторону дома и пересчитывала последнее, что оставалось в кошельке.
А там старушка. Милая, абсолютно безопасная с виду.
– Переведи меня через дорогу, дочка. Не вижу почти ничего.
Разве могла я отказать. И разве я знала, что как только мы ступим на тротуар, она срежет мою сумку и рванет вверх по улице.
Я побежала за ней, я знала, что в кошельке все, что у меня было. Поэтому я старалась ее догнать, кричала, чтобы ее остановили, чтобы помогли мне. Но всем было плевать, просто серая масса людей, для которых я никто.
Домой я шла голодная и заплаканная, с порванным кроссовком и разбитой коленкой. Все, что у меня оставалось, это ключи.
И сидя в своей комнате на следующий день я глотала слезы, понимая, что единственный путь – это звонить отцу. Кланяться в ноги мужу, выслушивать от матери, какая я тупая. И во всем этом я винила Германа. Я возненавидела его за поступок, приведший меня в личный ад.
Потому что именно он поменял в моем маленьком мирке буквально все. Перевернул с ног на голову. Заставил пройти ад дважды, а то и трижды.
И я бы, наверное, так осталась без крыши над головой, так