Клеймо сводного брата. Алла Лебедева
наивная. Хихикала, когда просила застегнуть ей платье, хихикала, когда случайно задевала твердый как сталь член. Скорее всего даже не понимала, почему я резко выдыхаю. Как от боли.
– Тебе больно, Герман? Я могу помочь?
Можешь. Своими руками, ртом, узкой, как перчатка дыркой.
Я должен был уже тогда взять ее за волосы, нагнуть и показать то, что так ее веселило. Чтобы перестала смеяться и начала сосать. Но собственная тупость и страх перед отцом, а главное безденежьем, которым он грозился, сделали своё дело. Я потерял её.
Еще пара затяжек и легкие заполняются дымом.
Убить себя я не могу – слишком легко, а эта зараза вполне в силах сократить жизнь на пару-тройку десятилетий. Последняя затяжка, бросаю недокуренную сигарету в уже полную пепельницу и пошёл к стулу, где висит грязная, поношенная одежда. Уже и не помню, когда последний раз ее стирал. Да и помыться не помешает.
Внезапно тишину комнаты сотрясает резкий стук в дверь. А внизу воют сирены. Суки. Нашли значит. Неужели Гром сдал все явки и пароли?
Этот самый Гром вдруг вваливается в комнату в коммунальной квартире, где я прятался. Не мог заставить себя свалить из города.
Отец. здесь. Бля, как я его ненавижу. Я так на него похож. До тошноты, а если еще и стану таким же вышколенным, то проще убить себя.
– Что приперся?! Гром, что они сделали… – наблюдаю, как лучший друг в крови захлебывается. А Отец над ним стоит. А за ним Петечка живой, здоровый. Одетый с иголочки. Ну, конечно. Только рожу свою морщит. Не нравится ему, видите ли, место моего обитания. А мне срать. Я бы прямо на него нассал, как однажды в тачку отца. Долго они потом разбирались, почему новое феррари не заводится.
На всех них срать.
Только одна мысль не дает покоя. Если муж Сони здесь, то где она?
– Прости, брат, они меня вынудили, – проныл Гром, и я зло посмотрел прямо.
– Эти могут… Чего надо, я спрашиваю. Если в тюрьму, то где наряд?
– Где София?
– Что? – вот тут я и сам реально опешил. Я был уверен, что она останется в богатом доме. Станет женой этого лощенного придурка, а потом будет таскаться по любовникам, как мать. До сих пор не по себе от ее приставаний.
Такой и должна была стать жизнь Сони в этом мире лицемерия, лжи и грязи.
– Где София, я тебя спрашиваю? Она точно к тебе сбежала, дрянь мелкая.
– Потерял дочку, а плакаться пришел в эту дыру?
Он сокращает расстояние и дает мне в челюсть. С размаху, так, что в глазах плывут круги, а кровь шумит в ушах. Отличный удар. Чего бы не ударить алкаша.
– Последний раз я видел ее две недели назад, – сплевываю кровь на свой лежак и вдруг втыкаю.
Она сбежала. Она сбежала от этих уродов. И меня пробивает на ржач. Такой дикий и бешенный, с болезненным кашлем, что все пятятся к двери.
Моя девочка сбежала от этих богатеев. Смогла вырваться. И теперь свободна. Она ведь мечтала летать. Часто говорила о крыльях. Рисовала удивительные картины о полетах.
– Эй, эй, а как же тюрьма? – все еще отсмеиваясь и откашливаясь, кричу им