Последняя песня. Николас Спаркс
кажется, похож на деда.
Стив не знал, что ответить.
– Может быть… немного.
– Ты по нему скучаешь?
– Он был моим па. Как ты думаешь?
– Я бы по тебе скучал.
Джона направился к столу. Стив неожиданно подумал, что день был неплох, хоть и прошел без особых событий. Утро они провели в мастерской, где Стив учил Джону резать стекло; они пообедали на крыльце сандвичами, а во второй половине дня собирали раковины. Стив пообещал, что, как только стемнеет, они с Джоной прогуляются с фонарями по берегу и посмотрят на сотни морских паучков, вылезающих по ночам из своих песчаных норок и шныряющих по песку.
Джона плюхнулся на стул, глотнул молока, от чего его физиономия украсилась белыми усами.
– Как по-твоему, Ронни скоро придет?
– Надеюсь, что так.
Джона вытер губы тыльной стороной ладони.
– Иногда ее не бывает допоздна.
– Знаю.
– А что, полицейский опять приведет ее домой?
Стив выглянул в окно.
Спускались сумерки, и вода казалась непрозрачной и матовой. Где сейчас Ронни и что делает?
– Нет, – ответил он. – Не сегодня.
После прогулки по берегу Джона принял душ, прежде чем лечь в постель. Стив укрыл его и поцеловал в щеку.
– Спасибо за классный день, – прошептал Стив.
– Не за что, – сонно отозвался Джона.
– Спокойной ночи. Я тебя люблю.
– И я тебя, па.
Стив поднялся и направился к двери.
– Эй, па!
– Что? – спросил Стив, оборачиваясь.
– А твой па когда-нибудь водил тебя смотреть на морских пауков?
– Нет.
– Но почему? Это было потрясающе!
– Он просто был не таким отцом.
– А каким он был отцом?
Стив тщательно обдумал ответ.
– Дед был человеком сложным, – высказался наконец он.
Сидя за пианино, Стив вспоминал тот день шесть лет назад, когда он впервые в жизни взял отца за руку. Сказал, что знает, как тот старался, чтобы вырастить его, что ни в чем не винит и, главное, любит его.
Отец повернулся к нему. Взгляд был сосредоточенным, и, несмотря на огромные дозы морфия, которые ему кололи, ум оставался ясным. Он долго смотрел на Стива, прежде чем отнять руку.
– Кудахчешь как баба, – медленно выговорил он.
Они находились в частной палате на четвертом этаже больницы. Отец пролежал здесь уже три дня. По руке змеились трубки капельницы, и он больше трех месяцев не ел твердой пищи. Щеки запали, кожа казалась полупрозрачной. Стиву показалось, что его дыхание пахнет разложением: еще один признак, что рак празднует победу.
Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающегося в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слышался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще двадцать лет.
Но убивало его не больное сердце.
– Как он? – спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.
– Плохо.