Капут. Курцио Малапарте
трупы своих товарищей в смоленском концлагере. Дитрих тогда рассмеялся. Я встретил обергруппенфюрера Дитриха, кровавого Дитриха, начальника личной охраны Гитлера на вилле посольства Италии на берегу озера Ванзее под Берлином. Мое внимание сразу привлекло его бледное лицо, холодные глаза, огромные уши и маленький, рыбий рот. Дитрих тогда рассмеялся: «Haben sie ihnen geschmekt? Они ели с удовольствием?» И смеясь, оскалил свой маленький рот с розовым нёбом, показав острые и частые рыбьи зубы. Я хотел, чтобы и принц Евгений рассмеялся тоже и чтобы смех его был таким же жестоким, как у Дитриха, и чтобы он так же спросил меня своим мягким, усталым голосом: «Est-ce qu’ils les mangeaient avec plaisir?»[11] Вместо этого он молча поднял на меня глаза, полные скорбного упрека.
Маска глубокого страдания была на его лице. Он видел, что мне нелегко, смотрел участливо и молча сострадал мне. Я чувствовал, что, если он заговорит, скажет хоть слово, коснется моей руки, я заплачу. Но принц Евгений смотрел молча, а жестокие слова жгли мне губы; так, я вдруг осознал, что уже рассказываю о поездке на Ленинградский фронт. Я ехал в машине через глухой лес под Ораниенбаумом вместе с немецким офицером, это был лейтенант Шульц из Штутгарта, из долины реки Неккар, «долины поэтов», как он ее называл. Он рассказывал мне о Гёльдерлине, о сумасшествии Гёльдерлина.
– Гёльдерлин – не безумец, он ангел, – говорил Шульц, плавным округлым жестом рисуя в морозном воздухе воображаемые крылья, и смотрел вверх, как бы следя за полетом ангела. Лес был густой и дремучий, слепящий блеск снега отражался в стволах деревьев светло-синим светом, машина с мягким шорохом скользила по заледеневшей колее, а Шульц говорил: – В лесах Шварцвальда Гёльдерлин летал среди деревьев, как огромная птица.
Я молчал, разглядывая в окно мрачный, неласковый лес, и вслушивался в звук колес по ледяной колее. А Шульц декламировал Гёльдерлина:
Долины Неккара и Рейна —
Нет лучшего места на свете,
Чтоб жить и любить,
А я на Кавказ отправляюсь.
– Гёльдерлин был немецким небожителем, – сказал я.
– Он был немецким ангелом, – сказал Шульц и процитировал: «А я на Кавказ отправляюсь».
– Гёльдерлину тоже хотелось на Кавказ, nicht wahr?[12]
– Ach so![13] – сказал Шульц.
Теперь лес был еще мрачнее, нашу дорогу пересекала другая колея, и вдруг в тумане, прямо перед нами на самом перекрестке дорог я увидел неподвижную фигуру солдата, стоявшую по пояс в глубоком снегу, правой рукой фигура указывала нам дорогу. Когда мы проезжали мимо, Шульц поднес руку к козырьку, как бы приветствуя и благодаря. Потом сказал:
– Вот еще один, кто охотно отправился бы на Кавказ, – и рассмеялся, откинувшись на спинку сиденья.
Через другой отрезок пути на другом перекрестке другой солдат стоял у дороги, тоже по пояс в снегу, протянутой правой рукой он указывал нам путь.
– Они же умрут от
11
И что же, они ели с удовольствием? (
12
Не правда ли? (
13
Еще бы! (