Капут. Курцио Малапарте
принцессой Пьемонтской он царствовал на балах, обедах и приемах, которые туринская знать давала в честь молодой и действительно блестящей пары; было приятно видеть их вместе: его, несколько смущенного тесным обручальным кольцом, и ее, немного раздосадованную и недоверчивую, со взглядом откровенно ревнивым, направленным на молодых женщин с явным подозрением, которого сдержанная воспитанность не умела утаить.
Во время последней нашей встречи принцесса Пьемонтская тоже показалась мне грустной и подавленной. Насколько непохожей она была теперь на ту молодую даму в белом, прекрасную, очаровательную, которую я впервые увидел в Турине на одном из первых после их бракосочетания балов: она проходила мимо нас как таинственный образ, совершенно непохожая на ту женщину, какую я встречал позже во Флоренции или в Форте-деи-Марми, или на Капри, среди скал и гротов Пиккола-Марины, что возле Фараньоли. Уже тогда в ней чувствовалась какая-то приниженность.
Я заметил это еще несколько лет назад на Лазурном Берегу. Мы сидели однажды вечером с друзьями на террасе отеля «Монте-Карло Бич» рядом с бассейном. На сцене открытого театра разом вскидывались и опускались обнаженные ножки girls знаменитого нью-йоркского кордебалета. Был жаркий вечер, утомленное море отдыхало, простершись среди скал. Около полуночи прибыла принцесса Пьемонтская, с ней был граф Грегорио Кальви Бергольский, чуть погодя он подошел пригласить нас к ее столу. Принцесса молчала, она смотрела представление необычно сосредоточенным взглядом, оркестр играл «Stormy Weather» и «Singing in the Rain». Вдруг она повернулась ко мне с вопросом, когда я возвращаюсь в Турин. Я ответил, что не вернусь в Италию, пока обстановка там не изменится. Она долгим, печальным взглядом посмотрела на меня.
– Вы помните тот вечер в Вансе? – неожиданно спросила она.
(За несколько дней до этого я поднялся в Ванс нанести от имени Роже-Корназа, французского переводчика Лоуренса, визит двум молодым американкам, известным в то время на всем Лазурном Берегу своими «священными танцами». Две американские девственницы жили одни в старом домике в крайней бедности и казались счастливыми. Та, что помоложе, походила на Рене Вивьен. Мне сказали, что в тот вечер они ждали принцессу Пьемонтскую. Когда младшая готовилась к танцу за пыльной занавеской, а старшая подбирала пластинки и заводила граммофон, вошла принцесса вместе с Грегорио Кальви и остальными. На первый взгляд она казалась прежней принцессой Пьемонтской, но постепенно в ней стала проявляться та же подавленность и угнетенность. Но вот в скудно освещенной комнатке с низким сводом, похожей скорее на грот, на застеленной бумагой и тканями маленькой деревянной сцене молодая американка, похожая на Рене Вивьен, начала свой танец. Это был жалкий танец, трогательно démodée, старомодный, навеянный, как объяснила нам старшая, стихами Сапфо. В начале танцовщица, казалось, горела чистыми чувствами, голубое пламя сверкало в ее светлых глазах, но вскоре она сделалась вялой и безвольной, хотя подруга продолжала подстегивать ее вдохновенным