Парижские тайны. Том 1. Эжен Сю
счастливой?
– Я долго-долго не забуду этого счастья.
– Счастье бывает так редко.
– Да, очень редко.
– По правде сказать, за неимением того, чего у меня нет, я забавляюсь иногда, предаваясь мечтам, и говорю себе: «Вот кем бы мне хотелось быть… вот доля, которая пришлась бы мне по душе…» А вам, Лилия-Мария, наверное, тоже случается мечтать, строить воздушные замки?
– Да, прежде, в тюрьме, до моего прихода к Людоедке, я только и делала, что мечтала и пела; но теперь это бывает со мной все реже… А чего бы вам хотелось, господин Родольф?
– Быть богатым, очень богатым… Иметь слуг, экипажи, выезжать в свет, каждый день бывать в театре. А вы о чем мечтаете, Лилия-Мария?
– Я не так требовательна, как вы; мне хотелось бы расплатиться с Людоедкой и иметь после этого немного денег, чтобы подыскать работу, снять уютную маленькую комнатку, очень чистенькую, с деревьями перед окнами, на которые я поглядывала бы, сидя за шитьем.
– И много цветов на подоконнике?..
– О, конечно… И, если только это возможно, жить в деревне, вот и все.
– Комнатка, работа – это лишь необходимое; но в мечтах можно позволить себе и нечто большее… Разве вам не хотелось бы иметь выезд, бриллианты, красивые платья?
– Столького я не требую… Быть свободной, жить в деревне и не бояться, что умрешь в больнице… О, главное – не умереть в больнице… И знаете, господин Родольф, такая мысль часто приходит мне в голову, это мучительно!
– Увы, нам, бедным людям…
– Я говорю не о нищете… А о том, что бывает после смерти.
– И что же?
– Вы не знаете, что делают с бедняками после смерти?
– Нет…
– Я дружила в тюрьме с одной девушкой… Она умерла в больнице… А тело ее отдали хирургам, – прошептала, вздрогнув, бедняжка.
– Неужели, несчастная, у вас часто бывают такие мрачные мысли? Это ужасно!!!
– Вас удивляет, господин Родольф, что я стыжусь того, что будет с моим телом после смерти… Увы, боже мой… ведь только этот стыд мне и оставили…
Эти горькие, скорбные слова глубоко опечалили Родольфа. Он, содрогаясь, закрыл лицо руками; он думал о роке, поразившем Лилию-Марию… думал о матери этой несчастной девушки… Ее мать… Она была счастлива, богата, быть может, уважаема…
Уважаема… богата… счастлива… А ее дочь, которой она, вероятно, безжалостно пожертвовала, чтобы избежать позора, сменила чердак Сычихи на тюрьму, а тюрьму на вертеп Людоедки; из этого вертепа она может попасть в больницу… а после смерти…
Какая страшная судьба!
Горькие, скорбные слова Певуньи глубоко опечалили Родольфа.
Видя мрачное выражение его лица, она застенчиво сказала:
– Простите, господин Родольф, мне следовало отогнать эти грустные мысли. Вы взяли меня с собой, чтобы доставить мне удовольствие, а я то и дело говорю вам что-нибудь печальное… такое печальное, господи, что и сама не знаю, как это получается, право же, это помимо моей воли… Я никогда не была счастливее, чем сегодня, и, однако, слезы поминутно навертываются на