День ангела. Елена Ишутина
Алик слышал, что художники первое время подражают кому-нибудь из великих предшественников, а тут было нечто неподражаемое. Пришлось признаться в том, что он ничего не понимал в искусстве, ему бы футбол или хоккей прокомментировать. Вот это дела!
Но надо было быть полным олухом, чтобы не понять, у его новой одноклассницы определенно был большой талант. Глядя на холст или бумагу, Нина быстро делала мазок, один, другой, третий и из бессмысленных, казалось бы, неправильных линий рождалось настоящее произведение искусства. Причем, быстро и точно. Казалось, что торопыга Нина куда-то спешит, когда рисует. И в то же время у нее не было ни единого лишнего движения. Все было подчинено единому замыслу. Даже трактовка легенды о Нарциссе была своеобразной. Непонятно, где этот товарищ находился, но было ясно только одно: Нарцисс любуется, смотря на свое отражение, внезапно появившееся на зеркальной поверхности воды.
Когда Нина рисовала, то казалось, что это все так легко и просто. Следя за ее быстрыми движениями, Алик решил, что тоже сможет научиться так необычно рисовать. Да и что тут может быть сложного? Смотри, да срисовывай! Вот он неоднократно списывал у Лариски, и ничего – пятерки получал. Хотя последнее время Лариска как-то сникла, ее золотые волосы потускнели, сама она располнела, и все чаще ей одной приходилось идти после занятий. Она уже и не спрашивала Алика, пойдет ли он с ней до дома, просто опускала голову и шла. У него были теперь свои интересы, а ее интересовал только он.
Как-то, видя, вконец расстроенную Лару, бредущую по дороге из школы, Алику стало стыдно за свое поведение, и он догнал уходящую девушку.
– Ларчик, ты извини, что не могу проводить. У нас тут, понимаешь…
– Не оправдывайся. Я все понимаю, – она сказала это так тихо, будто он душил ее.
– Вот и умница, ну, я пошел…
– Иди… подожди, я хотела сказать тебе, что жалею, что перешла в эту дурацкую школу…
Но последних слов Алик уже не услышал. Он бежал по своим делам, где Ларисе не было места. Больше они друг с другом в школе уже никогда не разговаривали. И потом, когда подросший и уже взрослый Мохов бросал женщин, он никогда не оправдывался, он надеялся, что они, как его школьная подруга Лариска все понимают. Да и любил ли он Ларису? Вряд ли. Вот кого он, действительно, любил, так это, наверное, Мальвину. Или сначала Нину? Сейчас Алик не мог себе точно ответить, но после Ларисы Нина стала его самым близким человечком. Сразу после уроков он, не сговариваясь с ней, самым нахальным образом приходил к Нине, в ее обшарпанную, пахнущую красками комнату, и пытался что-то изобразить. Сначала у него получалось все на уровне художников-примитивистов, но по прошествии времени, его рисунки стали более уверенными.
Правда, не более того. Алик Мохов должен был признать, что дальше жалкой посредственности ему в живописи никогда не продвинутся. Так стоит ли этим заниматься вообще? Зарисовывать какие-то предметы, стараться. Это его предел, и то, что Нине дано с детства, ему, возможно, не дано было совсем. Как-то они устроили даже сражение