Исповедь о сыне. Валентин Богданов
была большая, в ту зиму снега подваливало изрядно, и я почти через день изо всех сил орудовал большой лопатой, выбрасывая его за ограду. Моих сил на эту дьявольски тяжёлую и надоедливую работу уходило много, но и несомненная польза была. Укреплялись мышцы, и весь организм благодатным кислородом насыщался, и моё самочувствие заметно улучшалось.
Наконец, пришла и долгожданная весна 2007 года, а обычной радости мне, к моему великому огорчению, не принесла. Такого со мной ещё никогда в жизни не случалось, учитывая, что я был заядлым рыбаком и охотником, и наступавшая весна всегда была самым светлым праздником в ожидании рыбацкой удачи и привольного отдыха на природе, ни с чем не сравнимым. Я в ту весну был необычно мрачен и морально чем-то надломлен, но причину этого сам не мог понять. Совершенно был лишён рыбацкой одержимости, ни разу на рыбалку не съездил и даже не помышлял о ней. Она умерла во мне ещё прошлой осенью. Свою машину, почти новый Уазик «Хантер», я подарил сыну, рыбацкие снасти обещал передать, как только поедем на первую рыбалку, и там научу его непростому обращению с сетями. Но ничему этому не суждено было сбыться. После гибели сына я эту машину продал. А на вырученные деньги издал свою первую книгу, в которой есть несколько страниц, о безвременной и трагической гибели сына, наспех написанных. Книги я раздал как подаяние своим родственникам, знакомым и незнакомым людям. Кроме того, несколько экземпляров книг отдал в различные библиотеки в некоторых городах и в родную школу, где я когда-то учился. Это в Макушинском районе, станция Коновалово Курганской области. Сейчас без машины, и отсутствие этой привычной обузы очень огорчает. Ведь я 30 лет имел свой автомобиль, и сейчас без него как без рук, да так теперь и доживу остаток лет, отпущенных судьбой.
Кажется, в мае сын без моего спроса и в моё отсутствие подвёз к дому два «КамАЗа» брёвен от разобранного где-то дома и в беспорядке свалил возле ограды. Зачем и для чего он это сделал, сразу я не догадался, и только встретившись с ним, узнал, что эти брёвна он привёз для бани, а после, как дорога просохнет, половину увезёт на дачу. Когда же я возмутился, что этими брёвнами он завалил всю улицу и что свою баню я привык топить берёзовыми дровами, он снисходительно улыбнулся и, тяжело вздохнув, пояснил: «Папа, ты уже старый, и тебе тяжело заготавливать, пилить и колоть берёзовые дрова, а я тебе из этих сухих брёвен наготовлю столько дров, что на всю зиму хватит. Ты лежи, отдыхай и, главное, мне не мешай, я же для вас с мамой стараюсь». Я, пристыженный его сыновней заботой о нас, умолк. Так всё он и сделал, как пообещал. До сих пор слышится мне в ушах несмолкаемый звук шарканий двуручной пилы, которой он один испилил все оставшиеся брёвна. Мать, жалея его, несколько раз предлагала ему свою помощь, но он категорически отказывался и трогательно отсылал её идти отдыхать и не мешать ему работать. Я же, как парализованный, недвижимо лежал на диване, почему-то безразличный ко всему на свете и лишь мельком видел через окно, как мой сынок, на своём горбу, надсаживаясь, таскает