Оставьте Дверь открытой. МинюкИ
за всех нас.
– К тому же, мы контракт выполнили полностью, и, значит, по возвращению все должны получить хорошие деньги. А вам, молодёжь, я подпишу прохождение практики сам, без заказчика.
Все покивали в знак согласия, и разговор плавно перешёл к воспоминаниям об их прежних экспедициях. Мы, студенты, слушали рассказы бывалых, где-то смеялись со всеми, где-то удивлялись и не верили, что такое может быть на самом деле. Так что настроение у всех постепенно улучшилось, и даже Капустин оторвался от вечной готовки и присоединился к общему разговору.
А после обеда мы услышали звук мотора. Все кинулись навстречу грузовику и чуть ли не на руках донесли Жору до лагеря, вытащив его из машины.
– Братцы, есть хочу, прям умираю, – просил Жора, – ну хоть три корочки хлеба, – молил он, улыбаясь.
Его усадили за стол, и все в нетерпении расселись вокруг, смотрели, как он ест, и расспрашивали о том, куда он ездил и что стало с той штукой, и забрасывали его другими вопросами. Только он всё ел и ел, периодически пытаясь отвечать с набитым ртом. Мы поняли, что он ездил до самого Райчихинска по бездорожью. А этот изверг, Архо, не давал ему ни отдохнуть, ни спокойно перекусить. То, что собрал им в дорогу Капустин, закончилось очень быстро, и первый раз он нормально поел только тогда, когда его разгрузили в Райчихинске. Он поведал нам, что когда доехал до места, его попросили уйти от машины подальше. Но он не согласился и из кабины наблюдал, как какие-то люди, одетые в костюмы химзащиты, перетащили эту штуку в свой крытый огромный чёрный грузовик – и укатили, даже не попрощавшись. Рассказал, как его накормили люди добрые, они же дали в пакете немного еды на обратную дорогу. И хорошо хоть канистры с топливом он всегда возит с собой – заправился и поехал обратно.
– Связи-то нет, сообщить-то не могу. Где я, что я. Страху-то натерпелся… – отодвинув тарелку, Жора потянулся, положил руки перед собой на стол, улёгся на них головой и моментально заснул.
Братья аккуратно взяли его и отнесли в палатку. Все остальные, не сговариваясь, начали сворачивать лагерь. Было решено, что завтра они отсюда уедут.
Весь оставшийся день она провела у ручья. Сидела на мостике, опустив ноги в воду, и слушала, как журчит вода, как переговариваются лягушки и как где-то вдали вновь звучит песня. Голоса, убаюкивающие и успокаивающие одновременно, несли облегчение и вселяли надежду, что всё ещё может быть хорошо.
Вернувшись домой, Оля не стала зажигать свечку, луна и так достаточно хорошо освещала всё пространство. Без бабушки дом будто осиротел. По его стенам поползли прожилки трещин. В окна с тихим стоном проникал ветер, и хоть на улице стояло лето, от этого звука хотелось закутаться в тёплое одеяло. Оля бродила по дому, касаясь предметов руками в надежде найти хоть один предмет, ещё удерживающий тепло дорогих рук. Но всё казалось словно чужим и незнакомым. Не раздеваясь, она легла на кровать и уснула со слезами на глазах. Ей было жалко бабушку, жалко себя. И было очень одиноко.
Ей