Любимый ястреб дома Аббаса. Мастер Чэнь
Человек все-таки необычное создание: когда ему угрожает опасность, проявляются совсем не те зрение и слух, что раньше, а куда более острые.
Передо мной, чуть слева, все так же раскачивалась гора на выгнутых ногах: я ехал, конечно, не один, а как бы пристав к группе путешественников. Никто не любит вот таких непрошенных попутчиков, но ночью все более-менее спят, вдобавок один человек на ослике на вид не страшен. Копыта верблюдов мягко шуршали по земле в прежнем ритме. Постукивали ножки моего ослика.
А сзади стучали совсем другие копыта – конские.
Я сгорбился крючком и поплотнее завернулся в абу.
Копыта стали звучать реже. Вот на каменистую дорогу чуть левее меня легли две вытянутые, расплывчатые, закругленные сверху тени. Какое-то время тени так и оставались на месте, потом как будто начали трогать бесплотными языками меня и ослика – и отступать, снова трогать и отступать.
Далее я явственно ощутил, как дышат две лошади совсем рядом со мной, а их тени легли на шерстистый зад верблюда.
Долго, очень долго тянулось это мгновение, затем два коня обогнали караван слева, и цокот копыт стал уходить вперед.
Поворачивать голову даже на волосок не хотелось, потому что самым страшным было бы встретиться с этой парой глаза в глаза.
«Вас же убили», хотел крикнуть им я.
Но все же повернул голову, совсем чуть-чуть. Это были, конечно, совсем другие люди, не те, что шли за мной от Самарканда и погибли во дворе моего торгового дома в Бухаре. Два совершенно неприметных человечка в таких же, как у меня, сероватых абах, но с вполне открытыми лицами. Лошадки – тюркские, степные, то есть простые на вид, но выносливые.
А через некоторое время сзади снова донесся звук копыт.
Ехал один человек, и конь его был получше, настоящий иранец. На нем была хорасанская куртка-калансува, лицо можно было рассмотреть без труда. Необычное лицо: чуть вдавленная переносица, упрямый подбородок, торчавший вперед. По фигуре – длинный, очень длинный и худой. Я бы даже сказал, что человек этот был попросту хорош – но не лицом, а небрежной и уверенной грацией, с которой он держался в седле. Грацией немолодого, но сильного и опытного воина.
Скользнув по мне равнодушными серыми глазами, он подъехал к голове того каравана, к которому я пристал, и оттуда донесся его приятный хрипловатый голос.
Потом копыта застучали чаще, и звук их ушел вперед.
– Эй, там! – раздался мужской голос спереди. И обращался он, без сомнений, ко мне – Эй, на ослике! А что, надолго ты к нам привязался? А то гоняют всякие по дороге с раннего утра, задают вопросы…
Я все понял и обреченно повернул налево, на плоские песчаные холмы. Ослик махнул головой с благодарностью.
У нас с ним на двоих была горстка бесполезных в пустыне дирхемов, большая фляга воды, несколько колючих кустов и остатки одного хлеба. И немного утренней прохлады, которая в этих краях вполне могла бы даже сейчас, перед новым годом, смениться жарой.
Ослик расправлялся с колючками, я пытался