Русское воскрешение Мэрилин Монро. На 2 языках. Дмитрий Николаевич Таганов
methods for some more years, or else bourgeois would strangle our young Socialist republic. Now it’s the same, and it’s just for a few years. We’ll never give up undying gains and victories of the great October revolution; we’ll never surrender to the bunch of greedy crooks and profiteers. That will never happen: we are not to sacrifice our holy principles! All as a one, shoulder to shoulder, we unanimously support far-sighted and smart policy of our party, under the wise leadership of Secretary General! Glory to our party!”
Но уже через год его старший товарищ, первый секретарь, организовал в том же райкоме комсомола торгово-закупочный кооператив. Они закупали неизвестно у кого и неизвестно из чего сделанную, но дефицитную в те полуголодные годы водку и продавали потом на рынках. Зарегистрировали, конечно, как кооператив по внедрению технических достижений. Фомин видел эти высящиеся в коридорах райкома штабеля ящиков с разномастными бутылками без этикеток, заслоняющие даже лозунги и фотографии передовых комсомольцев района, развешенные на стене. Но потом игра пошла крупнее. По документам нескольких безногих ветеранов афганской войны, возвращавшихся тогда эшелонами, и имевших многие льготы, его райкомовцы открыли внешнеторговый кооператив, и уже в открытую, никого не стесняясь. В страну они повезли фальшивые ликеры, спирт «Рояль» и контрафактные сигареты. Деньги пошли уже нешуточные. И хотя Фомин не хотел иметь никакого отношения ко всему этому, но и на его сберкнижку, как одному из старших товарищей, перечисляли долю. Фомин не снял ни копейки с этого счета. Все эти деньги, которых хватило бы на несколько дач и автомашин, так и пропали потом во время «шоковой терапии» девяносто первого года, когда старые сберкнижки просто аннулировали.
But a year later his friend and his party boss had organized in the rooms of his district committee a trading cooperative. That was the time when the government, after seventy years of strict ban, permitted their citizens a free private enterprising. They bought vodka in rusty casks made of toxic technical spirits from some criminals, and sold it oddly bottled at food markets. Their firm was registered, of course, as a cooperative for the introduction of new technologies. Every day Fomin passed in the corridors of his district committee the high stacks of plastic crates full of bottles of odd shapes and colors without labels. The piles were so high they blocked slogans and photographs of leading Komsomol members of their district hung on the walls. But the business was to grow. With documents of the mutilated veterans of Afghan-war that were coming back from the battle-fronts by echelons, who were granted then many privileges, Fomin’s young comrades founded a foreign trade co-operative. They brought into the country fake Polish liquors, counterfeit cigarettes, unmixed alcohol “Royal” in two-liter bottles; all of it was tax-free, thanks to mutilated veterans. Money the comrades now earned were fantastic by all the standards of the half-hungry country. Although Fomin did nothing in connection with that dirty profiteering, his special bank account was growing every month as of a senior comrade. All those years Fomin never took a cent of that money. One year later all of it, enough to buy a house and several cars, just vanished during “shock therapy” in the nineties when the account in the state saving bank was simply frozen at first, and then a three-digit inflation annulled it.
Но его райкомовские комсомольцы купались тогда в деньгах. Страна была еще заперта «железным занавесом», выезда за границу простым гражданам не было, волюту купить можно было только на улице, у «жучков», озираясь и опасаясь какого-нибудь «динамо». Поэтому бешенные по тем меркам деньги шли, в основном, на разгул. К их райкому, во дворе, они пристроили сауну, и там каждый вечер продолжались до утра оргии. Еще они сразу накупили себе дефицитных тогда «Жигулей», кипы заграничных, в основном китайских тряпок, и прочей доступной только нуворишам роскоши.
Nevertheless, all Fomin’s committee comrades were getting rich, and fully enjoyed it. The country was still locked inside of iron curtain; nobody had a freedom of crossing the borders, and the foreign currency could be only bought from murky street moneychangers risking a fraud or a plain robbery. That’s why all those crazy by the lean Russian standards money were mostly spent on no less crazy orgies. They added a sauna to the committee building, and every night drinking sprees, with flocks of women, disturbed the neighborhood till daylight. Competing with inflation, they bought badly made but unavailable for ordinary people flashy cars, heaps of bartered clothes made in China and similar vulgar luxuries of newly rich.
Фомин с трудом узнавал своих комсомольцев. Если бы он верил в Бога или черта, он бы считал, что в них вселился бес. Но он верил только в марксистско-ленинское учение. Крепко верил, и с каждым последующим месяцем все сильнее и сильнее. Сначала он пробовал протестовать, потом клеймить позором этих перерожденцев на внутренних партсобраниях. Но все они, и первый секретарь вместе с ними, выслушивали его речи сначала со скукой, потом с раздражением, а в конце с открытой ненавистью.
Все разваливалось на глазах, весь нормальный привычный