В плену безмолвия. Наоми Александровна Рейн
сварили, посмотри, как он переливается на солнце, как завораживает его глубина. А яблоко? Такое крепкое, круглое, ароматное! Этот бочок сияет, а здесь зеленый плавно переходит в красный. А свежие булочки, которые мы с тобой только что испекли? Золотистые бочка, сахарная пудра – как россыпь снега. Каждый, кто отведает такую булочку, не сможет не ощутить любви к миру, – подмигнула она мне.
Мария рисовала пейзажи и натюрморты: цветы, фрукты, пушистых зверят. Она показала мне разные нехитрые приемы и рассказала основы свето-тени, перспективы и объема. И, повторяя за ней, я тоже рисовала все лучше. Как же я удивилась, когда Мария радостно сообщила мне, что мои рисунки тоже кто-то захотел купить.
– Но ведь мои лисята и котята всегда получаются такими грустными, – я не могла поверить.
– Возможно, они тронули чье-то сердце именно своей печальной мордочкой, – ответила Мария и погладила меня по голове. – Я тоже считаю их чудесными.
– Я бы хотела такую дочку, как ты, – как-то нежно шепнула мне Мария, гладя меня по волосам.
– Не может быть! – моему изумлению не было предела. – Я никому не нравлюсь.
– Я тебя очень люблю, – ответила она, – да и Йохану ты по душе, особенно, когда он немного к тебе привык.
Я ужасно смутилась и решила поговорить о чем-нибудь другом.
– А у тебя нет детей? – решилась я спросить, раз уж она сама подняла эту тему. Меня давно мучило любопытство, но задать такой вопрос казалось бестактным.
– Нет, у меня нет, не сложилось, – она горько вздохнула и отвернулась. Посмотрела в окно и снова перевела взгляд на меня:
– В больнице я однажды ухаживала за девочкой, умершей после нападения педофила. Ее тело могло выздороветь, но психика была так повреждена, что она просто отказалась жить. Ужасно видеть такое и чувствовать полное бессилие. Душевная боль, ярость, беспомощность. Сочувствие и горечь. Ее история потрясла меня до глубины души. Отчасти от этого я и ушла с той работы. Выгорела. Там было много таких детей.
– Они, наверное, сами были виноваты, – спросила я, – ходили откровенно одетые, флиртовали?
– Ни один ребенок или подросток не виноват в сексуальном насилии, совершенном над ним. Что бы он ни делал, как бы себя ни вел. Это ответственность взрослого – остановиться вовремя. Нет, дети ни в чем не виноваты. Это их беда, а не вина.
Такая новая для меня мысль. А я винила себя, считала себя похотливой, распущенной, испорченной. Ведь я не могла оставаться безучастной к прикосновениям дяди Арнольда. Наверное, Мария имела в виду маленьких детей, а я-то считала себя уже взрослой.
Я полюбила Марию до глубины души. Втайне я мечтала, чтобы она была моей мамой.
Однажды я сидела и рисовала акварелью. Она подошла и укрыла мне плечи тёплым платком, ей показалось, что мне дует от окна. Я была тронута до слез. Никто никогда так обо мне не заботился. Обо мне вообще никто раньше не заботился. Разве что тетка Луиза, но она просто хотела использовать меня, прикидываясь доброй. Но Мария никогда меня ни о чем не просила для себя