Инстинкт просвещения. Елена Пестерева

      С Булатом Аюшеевым сложнее. В 1980 году он поехал в Ленинград, чтобы стать психологом, но не поступил и вернулся в село Дырестуй Джидинского района Республики Бурятия быть совхозным пастухом. В 1981-м поехал в Томск, чтобы быть биологом, но стал геологом, а через год снова вернулся в Дырестуй совхозным пастухом. В третий раз Аюшеев поехал в Хабаровск, чтобы в тамошнем меде стать педиатром, но вместо этого начал читать французских экзистенциалистов, писать стихи и вернулся в Дырестуй (середина 1980-х – как раз то время, когда «один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане и этим сознанием горд»[2]). Так, объехав родину от Ленинграда до Хабаровска, он остановился в середине ее нижнего края, в Иркутске, закончил местный филфак, но в Дырестуй школьным учителем возвращался множество раз, даже когда к концу 1990-х перебрался в Улан-Удэ. Теперь он главный редактор журнала «Байкал» и у него вышла первая книжка стихов – «Легкий и деревянный кот». Очень маленькая: шестьдесят четыре страницы, сорок одно стихотворение – написаны за двадцать лет. Поскольку книжка первая, а публикации были в основном в региональных изданиях (этот единственный сборник тоже издан «Республиканской типографией» в Улан-Удэ), критики об Аюшееве нет или так мало, что сложно найти. Между тем это прекрасные стихи.

      Начав с силлабо-тонического стиха, Аюшеев состоялся как верлибрист, но в его верлибре может вдруг попасться рифма-другая, чаще ассонансная, или ритмичная строчка, а затеянный парафраз ахматовского «я пришла к поэту в гости» вдруг прирастет пятистрочной строфой и лопнет шестистрочной с грамматическими аномалиями и избыточными рефренами: «Жизнь большее и страшнее, / и когда, в глаза осмелясь / посмотреть ей, просыпаюсь, / долго, долго просыпаюсь, / страшно, страшно просыпаюсь, / просыпаюсь – мамы нет». В результате получаются стихи подкупающе-синтетические, вбирающие в себя бурят-монгольскую и серебряновековую традиции, национальное певучее шаманство и постмодернисткую иронию и тоску. В результате получается примерно так: «На пятом этаже большого магазина Номин / в книжном отделе / увидел – Жеймс Жойс. “Дублинчууд”. / Полистал, нашел любимые “Землю” (Шороо) / и “Личины” (Хурамчдуур). / В “Хурамчдуур” мальчик, / за которым гонится разъяренный отец, / кричит “ава, ава!” и обещает помолиться Цаган Дара эхэ / (я помолюсь за тебя… я святую деву попрошу)» и от этих переводов с переводов возникает ощущение донационального языка.

      Аюшеев рассказывает истории в стихах (он вообще прекрасный рассказчик). Но всегда эти истории полны фантасмагорическими персонажами и странными событиями, в них выворачивается наизнанку логика реальности, и жизнь, смерть, нищета, успех у читателя становятся фрагментами общего абсурда: под Новый год бомж Нима вылезает из-под люка как из преисподней и «Где-то бомбочки взрываются, / но пушист так снег и соединения его еще так новы, / что по снегу ходить страшно. / Тук-тук – стучит кровь в голове. / “Шапку, – думает Нима, – шапке”».