Суворов и Кутузов (сборник). Леонтий Раковский
о суворовской тактике знает вся армия, знает матушка императрица!»
…Суворов оглянулся – сани мчались уже по знакомой, родной Царицынской улице.
Вот уже и церковь Федора Студита. Та же красная кирпичная ограда, железная калитка и, кажется, все те же нищие на паперти. А за церковью третий дом – одноэтажный, каменный – их, суворовский.
Суворов издалека увидел: свет только в поварне да у батюшки, в угловой горнице. Старик проснулся, жалеет жечь свечу и сидит при лампадке.
Сани остановились у калитки. Суворов скинул с плеч шубу, легко и быстро перебежал к черному крыльцу и с удовольствием застучал намерзшими сапогами по ступенькам. Вбежал в сени. Справа, из людской половины, где помещались музыканты, певчие и прочая дворня, открылась дверь и выглянула чья-то голова.
– Молодой барин! – услышал Суворов за собой.
Суворов бежал привычным путем через все нежилые, нетопленные комнаты большого дома. В них гулко отдавались шаги. Сквозь замерзшие окна лился голубой утренний свет. Скорее угадывая, чем различая в этой полутьме, Суворов увидел в зале изразцовую печь, ломберный стол, какие-то кадки на полу, холст на креслах.
«Должно быть, недавно приезжали из подмосковной с припасами».
Впереди распахнулась дверь. На пороге показалась знакомая фигура отца в халате и туфлях:
– Сынок! Сашенька!
Генерал-майор Суворов упал на колени, целуя небольшую сухую руку отца. Отец поднял, обнял его.
– Ступай, ступай ко мне, тут холодно! – говорил он, подталкивая сына в жарко натопленную горницу.
Суворов сбросил на руки дворового человека, который бежал следом за ним по всем комнатам, свой настывший плащ и шляпу и, потирая руки, заходил по горнице.
– Ну что, папенька, как живы-здоровы? Как Аня, как Манечка? – спросил Суворов о сестрах.
– Слава Богу, все здоровы. А ты, Сашенька, не озяб ли? Гляди, не простудился бы!
– Ничего. Мне не холодно было – я ведь в шубе ехал.
– У нас морозы стоят настоящие. Давеча из Рождествена привезли продукты – битую птицу. Так гуси и утки словно каменные. Хорошо продали птицу, – рассказывал сыну Василий Иванович, – да и грибов пуда четыре. Ты, может, отдохнешь, приляжешь? – сказал он, увидев, что сына не очень-то интересуют хозяйственные дела.
– Я, папенька, выспался в дороге, – покосился на пуховики отца Суворов.
Дворовый человек зажег свечу. Комната осветилась.
Шкаф с книгами. Стол, на нем тетради с записями прихода и расхода. Часы в деревянной подставке. Бронзовая чернильница. Все знакомое с детства.
– А ты что-то худоват нынче, Сашенька. Здоров ли? – спросил отец, пристально глядя на сына, ходившего из угла в угол.
– Здоров, слава Богу!
– Может, с дороги рюмку водки выпьешь? С морозу хорошо.
– Я, пожалуй, раньше умоюсь, – ответил Александр Васильевич. – Тебя как звать? – обернулся он к дворовому человеку, который стоял у двери, с любопытством разглядывая молодого барина-генерала.
Это