Подворотня. Или Черныш, Яша и Бася. Елена Григорьева
мне достался Лермонтов, а я его любила даже больше Пушкина. Потому что он рано умер, и рос с бабушкой – почти, как я. И в тот день я впервые написала стихи:
Мне грустно,
но грусть не моя,
а чужая.
Мне хочется плакать,
но злость мне мешает.
Мне так одиноко,
но слезы не льют,
и струны печали
печально поют.
И бабушке понравились, и она сказала, что у меня есть задатки поэта!
* * *
Еще бабушка любила рассказывать, как ее спас лагерный врач. Он был очень хороший и все замечал, и однажды сказал: «Ревекка Моисеевна, Вы очень похудели, и сердце у Вас слабое, Вам нужно хорошо питаться, а Вы свои продуктовые посылки делите на весь барак. Послушайте моего совета: если хотите выжить – не делитесь тем, что Вам присылают, а съедайте все сами». И бабушка его послушалась. И выжила.
И каждый раз, когда я слушала этот рассказ, я думала, как ей, наверное, было неловко съедать все одной? У нас в пионерском лагере была девочка – Мясина Лена, она ни с кем не делилась —все съедала втихомолку, ночью, и никто ее не любил! Но ведь тут другое – тут бабушка должна была выжить – ради мамы, которая осталась совсем одна. А если бы не было мамы, не было бы и меня!
Страх смерти
После черного хода и подворотни шел страх смерти – я боялась потерять маму. Что вот вдруг она умрет, и я останусь без нее. Я так много об этом думала, что иногда заболевала —как будто мама уже умерла, и я осталась одна на всем белом свете. Жизнь сразу представлялась мне огромной пустыней, по которой я иду, как маленькая черная точка, и впереди никого и ничего, только ветер и песок – и меня охватывал страшный ужас и холод… Где же будет мама? Нет, я никак не могла себе это представить! Мир сразу рушился, как будто мама была основой всего, а без нее мне ничего и не нужно было! Лет в девять я даже написала стихи:
Мне кажется, я никогда не умру.
Ну как это так: вот сейчас я смотрю,
а что же потом – я не буду смотреть?
Нет, я никак не могу умереть!
И что же, я маму свою не увижу?
Эх, до чего же я смерть ненавижу!
Помню, что когда я прочитала их маме, она обняла меня и сказала, что есть вещи и пострашнее смерти. Например, когда твою маму арестовывают и усылают в лагерь, и ты живешь и не знаешь, жива она или нет? И как с ней обходятся? Не мучают ли ее? И стала вспоминать, как в 39-м году пришли за бабушкой, и увели, и она осталась с нянечкой. И как они вдвоем сидели и плакали и не знали, как жить дальше…
Зимнее пальто
Больше всего я любила зиму! Во-первых, все белое, чистое, а во-вторых зимой не так заметно, что я худая! Особенно в толстой цигейковой шубке – я в ней была круглая, как шарик.
Я любила кататься с горок, а вечером – лежать и слушать, как с моих рейтуз капает вода. Бабушка сушила их на батарее и ворчала: опять