Стихотворения. «И вновь я в этот день осенний напрасно помню о тебе…». Владислав Александрович Белозор
где вихрь порой проснётся,
завывая где-то там,
и как будто предаётся
дом забытый странным снам,
где, сквозя в протяжном вое,
ветер память про былое
словно бы расшевелит,
всколыхнув покой забвенья
в щелях, между стен и плит
равнодушного строенья, —
там, где в ящике комода
был покинут без тревог
с незапамятного года
комикс канувших эпох,
где под царством жалкой пыли
все рисунки сохранили
на желтеющих листах
небывалые мгновенья,
как навек застывший прах
от живого впечатленья, —
там, где каменной пустыне
без границ посвящена
и безжизненна поныне
недоступная луна,
где сквозь тишь скупого духа
вечно чудится так глухо,
как в раздольном тупике
шепчут мертвые каменья
на безмолвном языке
рока, скорби и томленья, —
там порой, как призрак, бродит
мысль усталая моя
и глаза мои уводит
от законов бытия,
там, в безмерном отчужденье,
обрывается теченье
дней растерянных моих
под царящею волною
звуков светских и пустых
звуков, полных суетою.
И хоть нет там упованья,
нету лучших чувств души,
а высокий луч призванья
невозможен в той глуши,
но туда с сухим порывом
в замиранье молчаливом
лучше уж глядеть порой,
чем за шумною стеною,
как ни мёртвый ни живой,
лишь бродить и пред собою,
как пред вечною горой,
неподступной и глухою,
слушать жизни звук чужой.
«Мне каждого мгновенья в жизни жаль…»
Мне каждого мгновенья в жизни жаль,
хоть не влекусь я к ней с природной силой
и хоть меня она не усладила,
хоть чувства в ней мои как точно сталь,
которая натянута струною,
и хоть не смел ждать милость над собою
я от судьбы в искусственных путях,
где был смешон и жалок каждый шаг.
Подобно как свиданью недоступный
преступник ждёт бездушный приговор
и на тюрьме свой долгий странный взор
так трепетно хранит, где он, преступный,
один провёл последний жизни срок, —
так я гляжу на всё – и дикий рок
во всяком уж мне видится движенье,
и горечь вновь, терзанье, сожаленье
во мне гниют, теснятся и дрожат
за каждый пульс тех впечатлений бывших,
скупых, больных, но всё же не остывших
от холода сомнений и преград.
И, может быть, страшней всего утрата
всех этих чувств и замкнутой измятой,
утратами напоенной души,
одной моей под ясным солнцем лжи.
Когда ничто уж душу не тревожит,
и от родной тоскливости