Хохол – родимый край. Василий Николаевич Грибанов
хоть копать легче. В общей сложности заготовил материал для работы. Уже прошел слух по деревне, что 5 ноября приезжают торфушки. Мария Павловна 3 ноября приходит и говорит: «У меня сегодня свободный день, давай замесим глину, и я замажу хотя бы большие дыры». Разровняли кучу глины, добавили песок и навоз. Надо было бы нагреть воды, а у меня ума не хватило. Берем воду из колодца, и я босыми ногами начал месить глину. Где густая глина, туда добавляют воды. Ноги мои замерзли, стали красные, как раки. Закончил я месить глину, ноги обмыл холодной водой, и начали мы замазывать щели.
На другой день я не смог встать, поднялась температура, началась ангина. Вот так меня Мария Павловна угробила. Я подносил глину, она залепляла щели. До обеда мы замес выработали, самые большие щели залепили. И Мария Павловна говорит: «Теперь зимой хоть снег не будет залетать в сени». А на второй день я не смог встать, заболели голова и горло. Мария Павловна пришла рано, стучит в дверь. Я встал через силу, открыл дверь, а она мне говорит: «Что-то у вас свет не горит». Я отвечаю: «Я заболел». Она пошла, подоила корову, проводила ее в стадо. Вскипятила молока: «На, пей, парься». И я маленькими глотками начал пить молоко, париться. Два дня я пил молоко, парился, чуть-чуть полегчало, но сил не было, ходил как тень.
Вернулась сестра
Наступило 5 ноября, надо встречать сестру, слух ходил, что они приедут к вечеру. После обеда я пошел в центр села Хохол. Дошел до центра – тишина, никто ничего не говорит. Подумал, что дальше делать, и пошел на Курган – там самая верхняя точка, где останавливаются машины. Прошел Красный мост и поднимаюсь на Курган, народу там стоит очень много. Не дошел метров 20—30 до толпы, а кто-то закричал: «Вон торфушки едут!» Машина была заполнена до отказа, девчонки ехали стоя, их было видно издалека. Подъехала машина, остановилась, все бросились к машине, принимают чемоданы и авоськи, помогают слезть с машины, поддерживают. Я стою в стороне, мы только друг другу помахали руками. Когда масса народу разошлась, я подошел к машине, сестра подала мне чемодан и авоськи. Я принял вещи, поставил на землю. Помог сестре слезть с машины. Сестра спрашивает, почему мам не пришла. Я соврал: «Да она дома, готовит». И сам не признался, что болею. Сам себе думаю: скажи правду, мы и до дома не дойдем. Чемодан оказался очень тяжелый. Я его кладу на ногу, и еле-еле идем. Может быть, чемодан не такой был тяжелый, просто у меня не было сил. А идти до дома 3,5 километра. Как говорят, с горем пополам дошли до дома. Зашли в дом, сестра подходит к маме: «Да что ты лежишь?» а вид у мамы был болезненный, хотя я ей перед этим причесал голову. Мам ответила: «Я болею». И про меня все рассказала. Сестра узнала правду о нашей жизни, не просто заплакала, а заголосила: «Да что ж вы ничего не писали? Я бы все бросила и приехала». А мам мне не разрешала писать, что она болеет, напиши, говорит, что у нас все хорошо. Мы еще не успели прийти в себя, как вдруг новый сюрприз. 7 ноября утром приходит брат двоюродный, он тоже