Империя мечты. Баир Владимирович Жамбалов
и с завистью потаённой, потому как недоступно было им вся вот эта поистине богатырская стать. Так и было, так и есть. И имя им – доблестные рыцари, чьи благородные порывы, поросшие легендами, давно стали искренней гордостью величественной Кранции.
Казалось, и кони прочувствовали насквозь то рыцарство духа, коим обладали всегда их хозяева. Но уж во всяком случае, той осанке звезды, что отражалось от их властителей, старались придерживаться и они, ступая уверенно и величаво. Куда уж рабочим лошадкам до них! И следовало бы отметить так же другое. Вряд ли уместно было в этом случае выражение «статность коней». Нет. Здесь было другое. Это были кони тяжеловесного порядка, как стенобитные орудия, крушащие твердь крепостей. Полное продолжение своих хозяев, облачённых в железные доспехи.
Но не над всеми суждено было властвовать такому завораживающему натиску рыцарского образа, да и самих традиций, туманом обволакивающих сей праздник цветения всего и всего на белом свете. Было и другое…
Ламилия так и светилась, озарённая невидимым светом неведомой радости, разве что ведомой только ей. Она то и дело поглядывала то на старшую сестру, как всегда примостившуюся рядом, и как всегда с неизменным строгим взглядом, то на хана далёких земель, восседавшего поодаль, через некоторые ряды высокопоставленных особ. Уж не ей ли знать свою сестру, которая пребывала совсем в другом расположении духа, чей пресловутый строгий взгляд и молчаливая уединённость, отстранённость от всего окружающего служили лишь маской, ширмой в суете праздника цветения.
Ничуть не ошибалась младшая сестра в своём предположении, ибо сейчас принцессу Алинию мало волновал интересом торжественный и завораживающий обряд разминки славных рыцарей доблести и чести. Она думала о нём. Старалась отогнать из головы эти мысли, но они неумолимо возвращались назад, заставляя бешено колотиться юное девичье сердце.
Хан Аурик слышал от матери о таких турнирах. Имел кое-какое представление об этом. Но одно дело слушать, другое, же, дело видеть. Не могли не тронуть струны его души традиции, обычаи земли, давшей на свет самого драгоценного, дорогого человека, каковым всегда являлась для него мать. Вот потому он здесь. Вот потому он и надеется на помощь от родины матери. Но не его родины.
Никогда его здесь не посчитают своим, никогда. Он для них чужой. Внук того самого нангольского хана, свершившего когда-то дерзкий набег, повергшего Кранцию в панический ужас, о котором не забывает старшее поколение.
Он и для неё чужой. Но почему, же, мысли постоянно о ней? Нет, нет, да и окинет он беглым взглядом ту, что так искрилась радостью неимоверной на королевском балу. Нет, нет, да окинет он беглым взглядом ту, что так и блистала отборнейшими остротами на королевском балу. Было это искренне, шли от самых глубин чистой, светлой души. Но, то было на королевском балу. Здесь же она опять восседала в полной мантии чрезмерной строгости, будто застывшее лицо каменного изваяния. О, старшая дочь короля!
Благородные