Бабочка под стеклом. Литературно-перестроечный коктейль с ощутимыми нотками мистики и криминала. Людмила Филатова
своей откровенности, уходящие в надменность и даже в презрение к тому, что может выдать их ранимость.
А губы – прямые, жёсткие до первого слова, и нервные, дёрганные, слегка перекошенные, когда их спускают с невидимой цепи.
Тут тебе – полный комплекс: и гордыня, и слабость, почти детская, и жестокость в самообороне – ударить в больное место и спрятаться в створки раковины – поди, достань! И подглядывать потом из щёлки – достал или нет?..
– Нет уж, поберегите-ка вы, молодой человек, свои странности для какой-нибудь другой дурёхи! Их ещё много на Руси – охотниц до нервотрёпки…
Лена впустила сырого с ночи, припахивающего псиной, Аркашку. Он мигом проскочил в свою комнату и затих. Наверное, задрых под одеялом – одетый, конечно!
Но это ненадолго. Через час, в лучшем случае два, он загремит на кухне кастрюлями и будет громко сокрушаться у пустого холодильника:
– У меня есть жена или нет?..
– Брянский волк тебе – жена! – как всегда, усмехнётся Елена и опять погрузится в эмпиреи.
– Эмпиреи, это – «писанина», своя или чужая, в ней – жизнь! А вне её – «бытовуха», черт бы её побрал! Но «эмпиреев» без «бытовухи» не бывает. Небо должно быть привязано к земле хотя бы тонкой бечёвочкой, иначе улетит.
Закрыв входную дверь на задвижку, Елена вернулась на кухню. Чай остыл.
– Вот собака! – попеняла она Аркашке, – ну не даёт жить! Листы оказались закапанными тёмно рыжим. – Успел-таки отхлебнуть! Словно корова пролетела… – она с сожалением выплеснула остатки в раковину.
– Так на чём я остановилась? Ах, да…
Отыскав последний абзац, пометила его ногтем: ручек и карандашей у пишущих днём с огнём не сыщешь.
– Ох, и странная же вы личность, мой главный герой! Заведёте вы меня в философские бредни, ох заведёте!
А туда ходить не надо – табу! Читателю это не понравится, да и издателю тоже. И вообще, пора уже, пора – ближе к телу! Как можно ближе, но не до пошлости: пошлость и литература – вещи несовместные. Но без тела, увы, – плакал аванс кровавыми слезами…
Печатная машинка «Москва», списанная издательством при компьютеризации, жадно всхрапнув, проглотила Еленин взгляд, втянула в себя её бледные сухие пальцы, извините, с обкусанными ногтями, потом руки до локтей, а потом и саму Елену, и выплюнула всё это только через пять часов.
Очнулась она среди ночи. Аркашка громко «лакал» из-под крана.
– У… пьянчуга чёртов! – расправив плечи, потянулась Елена. – Всё водяру свою сосёшь?.. Когда ж она тебе поперёк глотки встанет?!
Аркашка пил уже лет пять. А ведь дельным инженером был: патентами весь туалет оклеен. Но, не те времена… Эра приспособления.
Если б не пил, давно б с работы вылетел! А так, важных заказчиков спаивает. А это, как оказалось, хорошо оплачивается. Да и кто теперь не пьёт?..
– Вот у Катьки, подружки, – вдруг вспомнила Елена, – муж бизнесмен до того допился,