Море Нопы. Анника Гуль
и походкой, и выражением лица показывая, как ей не нравится происходящее. В окне Ритиной комнаты до горизонта разливалось море, дикое, безлюдное, величественное. Цвета слабели и холодели вдаль, как на полотнах Уистлера. В остальном комната соответствовала хозяйке: неубранная постель, хлам на письменном столе, шкаф из прошлого века и всюду вонь старушечьей мази. Змеиный яд, вот что это. Однажды мой отец растянул спину, и кто-то из его знакомых привез баночку с коброй на этикетке, внутри оказалась темно-коричневая субстанция с таким же въедливым запахом.
Разглядывая комнаты, я не могла отделаться от ощущения странности всей этой обстановки, и, когда захотела поправить волосы, поняла, что меня смущает: в доме не было зеркал. Хотя, будь я такой же малосимпатичной, как Рита, тоже предпочла бы не встречаться со своим отражением. Она открыла шкаф, достала простыни, слава богу, чистые.
– Будешь спать на диване в зале.
«В зале» – умереть не встать! Я попробовала диван, на который меня определили, – твердый, словно надгробный камень, цвета неравномерно прожаренного гренка. На стене напротив висели круглые часы. Мы провели в молчании часа три, не меньше. Когда стукнуло девять вечера, Рита ушла чистить зубы. Я спросила, можно ли включить телевизор. В ответ из ванной раздалось омерзительное клокотанье. Телевизор был старый, без пульта, я нажала переключатель. По экрану поползла косая рябь. Вот и ответ. Рита, вытирая лицо, прошествовала в свою комнату, дверь закрывать не стала. Я сплющила пальцами ее силуэт в проеме, как пластилиновую фигурку. Она словно почувствовала и оглянулась.
– Спокойной ночи, – сказала я. – Извини, что так вышло. Если бы мой чемодан не утонул, я пригласила бы тебя в ресторан.
– Только не бери мою зубную щетку, – сказала она. – Чисти пальцем.
Я вздохнула и забралась под жесткую простыню. На удивление, белье издавало приятный цветочный аромат.
Ночью шумело море, и это было прекрасно. Я думала о набегающих на берег волнах, о теплой воде. Мне хотелось смеяться и плакать. Еще чуть-чуть, и я бы прокралась в ее комнату, легла рядом, обняла и сказала: черт с ними со всеми, Рита. Правда, ну их всех, пап, мам… Мы свободны и впереди у нас целое сумасшедшее лето, это главное. Но она по-мужски захрапела. Тогда я повторила привычную молитву: Боженька, можно мне никогда не будет больше шестнадцати? – и уснула.
Утром я проснулась от чудно́го, детского ощущения – щекотки. Солнце сверкало, море сверкало. Сверкала ниточка паутины надо мной. По руке полз паук. Я аккуратно стряхнула его на пол, потянулась и ощутила тупую боль в каждой мышце. Все потому, что вчера долго валялась на камнях. Я снова видела Риту в дверной проем. Не всю ее, а только серые пятки, торчащие из-под одеяла. Говорят, на животе спят люди, которым есть что скрывать.
Часы на стене показывали пять утра, но спать мне больше не хотелось. Тихонько, стараясь не скрипеть половицами, я прокралась к буфету, открыла верхний ящик. Прямо мне в руки выкатилась склянка со снотворным. Все-таки Ритина мать – настоящий специалист по выживанию!