Нетерпение сердца. Стефан Цвейг
завтра снова? Вы ведь не сердитесь на меня за все те глупости, которые я сегодня наговорила?» В такие минуты я чувствовал своего рода загадочное удивление оттого, что я, не имея возможности дать другим ничего, кроме своего искреннего сострадания, обладал подобной властью над другими людьми.
Но суть молодости заключается в том, что каждое новое открытие вызывает у нее возвышенный восторг, и, однажды окрыленная этим чувством, она не может им насытиться. Как только я обнаружил, что мое сочувствие являлось силой, которая не только у меня самого вызывала блаженное ощущение удовольствия, но и на окружающих оказывала благотворное влияние, во мне начало происходить странное преображение: с тех пор как я впервые впустил в себя эту новую способность к состраданию, мне начало казаться, будто в мою кровь попал токсин, сделавший ее более теплой и красной, заставивший ее быстрее и яростнее пульсировать в венах. В одночасье я перестал понимать ту притупленность, в которой столь равнодушно жил все эти годы, словно в серых безразличных сумерках. Сотни вещей, на которые я раньше не обращал внимания, теперь начали волновать и занимать меня. Я везде замечал детали, которые меня занимали, вдохновляли, потрясали, как будто при первом же соприкосновении с чужими страданиями мой взгляд стал более мудрым и проницательным.
Поскольку весь наш мир, улица за улицей и комната за комнатой, полон поворотов судьбы и острой нужды, мои дни теперь постоянно наполнены вниманием и напряжением. Так, например, объезжая коня, я ловлю себя на том, что уже не могу, как раньше, ударить его по крупу изо всех сил, поскольку испытываю чувство вины из-за причиненной мною боли, и кровоподтеки на боку животного вызывают ощущение жжения на моей собственной коже. Когда наш вспыльчивый ротмистр бьет кулаком в лицо улана-русина за то, что тот недостаточно затянул седло, а бедный парень стоит навытяжку, держа руки по швам, мои пальцы невольно сжимаются от гнева. Другие солдаты вокруг глазеют или даже смеются, и лишь я один вижу, как на глазах у парня, пристыженно опустившего голову, выступают слезы. Сидя в офицерской столовой, я внезапно осознаю, что больше на дух не переношу шутки о неуклюжих или нерасторопных товарищах. С тех пор как на примере беззащитной, беспомощной девушки я осознал, что такое муки бессилия, всякая жестокость вызывает у меня жгучую ненависть, а всякая беззащитность – желание прийти на помощь. С тех пор как по воле случая в мой глаз попала горячая капля сострадания, я замечаю бесчисленные мелочи – вроде бы простые и незамысловатые, но теперь все они вызывают у меня напряжение и потрясение. К примеру, я замечаю, что продавщица из табачного киоска, у которой я всегда покупаю сигареты, при подсчете подносит деньги слишком близко к своим круглым очкам, и меня сразу же начинает беспокоить подозрение, что, возможно, у нее катаракта. Думаю, завтра надо будет осторожно расспросить ее и, возможно, также попросить полкового врача Гольдбаума осмотреть ее. Или же я замечаю, что добровольцы в