За гранью разумного. Норман Райт
уютный домик на краю улицы. Приветливые соседи. Теплые объятия. Это все было замечательно. Но это было чужим. Принадлежало другому человеку. Я не имел на это право. Какой бы заботой меня не окружали Элайза и Эмма, я не мог оставаться в их доме. Я не мог так жить. Я не мог оставаться в шкуре умалишенного по имени Вилли Дубилович.
Элайза поцеловала меня в щеку, и я, как и прежде прихрамывая, вышел из ванной.
– Больше не огорчай нас, Вилли, – произнесла женщина мне вслед. – Не нужно делать так, чтобы мы волновались. Мы тебя любим.
Я ничего не ответил. Я не мог.
Теперь я должен спланировать побег из этого жуткого дома, где для меня сестры Уорд создали райские условия. Из дома, где стоит чихнуть и тебе вытрут губы. Мне было страшно находиться здесь. И чем скорее я выберусь отсюда, тем лучше.
Однако в свете последних событий, сделать это будет сложно. Женщины теперь стали более бдительными и изобретательными. Они не хотели допустить моего повторного столь внезапного исчезновения, поэтому все двери и окна, теперь запирались.
Наступил зефирный ад.
8
Прошла неделя с тех пор, как полиция привезла меня домой. Точнее это был дом Вилли, но не мой. Это был дом сестер Уорд – пожилых женщин помешанных на чистоте, перфекционизме и ковролине.
Но я по-прежнему находился вдали от своего дома. Вдали от своей жены. Я до сих пор не знал, как складывалась жизнь истинного Вилли и моей Элизабет. Уже миновала неделя. Целая неделя практического молчания. Я даже написать слова о помощи на листе бумаги не мог. Руки отказывались слушаться меня. Я брал карандаш, но все что из-под него выходило, казалось каракулями двухлетнего. Будто я сжимал карандаш пальцами ног. Я злостно сопел и отбрасывал карандаш в сторону. Затем, я поднимал карандаш с пола и снова пытался что-то написать. И снова безуспешно. Каракули да и только.
Вскоре я оставил эту идею. Ничего из этого не выйдет. Пальцы отказывались слушаться меня, точно импульсы, посланные к ним моим мозгом, не доходили и терялись по пути.
Я начал привыкать. Мне подтирали слюни. Попу. Готовили еду. Водили на мероприятия организованных специально для таких как я. Даже познакомили с Мэри Гарлоу. Это была сорокалетняя женщина аутист. Вроде симпатичная. Она меня обнимала, и я полюбил ее объятия. В ее нежных руках я готов был остаться навсегда. Но она совсем не умела целоваться. Я умел. Но бесчувственными, как после анестезии губами Дубиловича, это не получалось. Я не мог с ними совладать! Бедная женщина. Наш первый поцелуй, а я обслюнявил ей весь подбородок!
С ужасом, я начал понимать, что мое сознание притупляется! Становится туманным. Я пытался гнать эту вязкую ядовитую тишину из своей головы, и чтобы мои голосовые связки вовсе не атрофировались, я просто мычал. Ходил всюду и мычал.
Я вновь и вновь безуспешно возвращался к плану своего побега. План был прост, даже слишком. А задумал я следующее: Покинуть этот чертов дом и чем скорее, тем лучше!