Кенотаф. Юрий Окунев
что у Серго со Сталиным возникли разногласия по кадровой политике партии. Серго не хотел мириться с попытками НКВД создать представление о массовом вредительстве в промышленности. Он пытался защитить сотрудников своего наркомата, арестованных НКВД без его согласия. Не всегда ему это удавалось. Вот и своего старшего брата Папулию не сумел уберечь от ареста. Правда, по словам Серго, Папулия действительно когда-то был сторонником Троцкого. В общем, у Ивана создалось впечатление, что Серго не соглашался с политикой уничтожения старых большевистских кадров. Однако Сталин назначил его главным докладчиком на предстоящем февральском пленуме ЦК, посвященном развертыванию тотальных репрессий против троцкистов и их сторонников. «Не думаю, что Серго был по душе этот доклад. Думаю, что у него были расхождения с Политбюро и руководством НКВД по этому вопросу, – говорил Иван друзьям и сам себя спрашивал: – Не в этом ли загадка неожиданной смерти Серго? Ведь я его видел за неделю совершенно здоровым 50-летним мужчиной…»
Во время рассказа Ивана какая-то напряженная, угрожающая тишина нависла над столом, уставленным выпивкой и закусками. Тишина, контрастно прерываемая громким вещанием диктора из репродуктора. Крамольный финал этого рассказа был ужасен – Иван намекает, что Серго преднамеренно убили или вынудили убить себя, чтобы расчистить путь к террору… Но Иван сменил тему, давая возможность Ольге и Семену прийти в себя от его загадочных откровений:
– Короче, друзья, мы с Сонечкой и Виленом через две недели уезжаем в Красноярск. Меня там уже ждут, буду работать, как я вам и говорил, начальником цеха на новом заводе. Соня найдет работу легко – там квалифицированных врачей остро не хватает. Вилен пойдет доучиваться в школу. Эту квартиру сдаю райкому партии, в Красноярске мы получаем отдельную квартиру в заводском городке. Короче, всё в порядке будет… Только… только вас не будет хватать…
Иван встал, давая понять, что не хотел бы слышать соболезнований и уговоров остаться. Он отошел к эркеру, взял из пачки на столике папиросу и знаком подозвал Семена – мол, давай перекурим.
Из окон трехстворчатого эркера открывался вид на Неву и всю набережную со шпилем Петропавловского собора вдали. Закурили… Обширный эркер отделял их от остального пространства гостиной, создавал иллюзию уединенности.
– Хочу сказать тебе, Семен, нечто важное… Я советовался с Серго относительно своего перевода на работу в промышленность. Он одобрил мой план переезда в Красноярск, подтвердил, что там острая нужда в руководителях производства. Рассказал, что с этим заводом у Наркомата тяжелой промышленности связаны большие планы по созданию военной техники…
– Ваня, но Серго ведь не знал мотивов твоего переезда, твоих, прости, опасений о судьбе старых большевиков. Если бы понял эту суть, может быть, и отсоветовал бы…
– Всё он понял, Сема, всё… И опасения мои понял. Знаешь, что он мне сказал? Что там, в сибирской дали, мне будет спокойнее жить и работать… Сказал буквально,