Китай под семью печатями. Дмитрий Михайлович Усачёв
года. Его сменил второй советский управляющий – Емшанов Александр Иванович, который руководил дорогой (и собственным благосостоянием) до 11 июля 1929 года, до советско-китайского военного конфликта на КВЖД. Этот Емшанов жил в особняке площадью с полутысячу квадратных метров, перед отъездом из Харбина купил и вывез в Москву автомобиль Мерседес. Всё как полагается!
И Иванова, и Емшанова военная коллегия Верховного суда приговорила в 1937 году к расстрелу. Иванову вынесли приговор 31 октября, привели в исполнение 1 ноября. Емшанов прожил на четыре недели дольше. Расстреляли не за КВЖД и не за Мерседес с особняком, а за то что – троцкисты.
Что такое «быть троцкистом» – вообще мудрёно, но они признались. А «признание обвиняемого есть царица доказательств», как говаривал сталинский прокурор Вышинский, который был прокурором СССР с 1935 по 1939 год, оправдывал многомиллионные убийства в своих «научных» трудах, и в благодарность за это его прах в Некрополе у Кремлёвской стены.
Ну вот, мы вроде разобрались с тем, что это за чудо такое – Китайско-Восточная железная дорога. Именно с КВЖД Усачёву Павлу Никитичу пришёл официальный вызов: приезжайте, Ваши рабочие руки нужны в Харбине.
Но завтрашние отъезжающие ещё пока в своём Троицке.
Собирают документы, пакуют дорожную утварь.
Харбинский блокнот. Троицк. 4 декабря 2017 года
Вместо храма – горком
Документы я собрал и дорожную утварь упаковал.
Мне вылетать в Харбин послезавтра. Из Екатеринбурга. Китайская виза – она уже в паспорте. А сейчас – за руль и быстренько в Челябинск, в областной архив. Закажу выписку из церковной метрической книги о рождении отца.
До Челябинска двести километров. Вот и архив. Заведение серьёзное. Строго прописано, в какой день недели и в какие часы «от» и «до» надо подавать генеалогический запрос. Я, конечно, ни в день, ни в час не уложился, не знал о них, но растерянности не выдал и с независимым видом известил строгого вахтёра, что иду в читальный зал архива. Изобразил завсегдатая, паспорт предъявил и всё такое.
И вот я в читальном зале. Как школьный класс, по четыре стола в ряд, а этих рядов шесть или семь. Половина парт, ой, столов, занято. Серьёзные люди. Перед ними старые толстые тома, стопки подшитых папок, они что-то выписывают от руки, что-то набивают на ноутбуки. Историки, профессура, не мне чета. Ведь я хочу найти всего-навсего один листочек из церковной книги. Одну запись на этом листке.
На столе, который, подобно учительскому, повернут лицом к классу, – объявление. У археографа Степановой М. Н. сейчас обеденный перерыв – до 13.45. Перекусывает персонал чем-то принесённым с собой в соседнем кабинете, оттуда доходят и голоса архивариусов, и запахи бутербродов или варёных сосисок. Марина Николаевна подходит к своей кафедре почти вовремя. К ней сразу два или три учёных, я не осмелился их оттеснить. Говорят полушёпотом.
Дошел черёд и до меня. Я боялся натолкнуться на какое-то раздражение, а Степанова удивительно заинтересованно обо всём расспросила, тут же стала искать