Не ложись поздно. Р. Л. Стайн
вернись…»
А потом обрушилась боль. Она прострелила затылок и разлилась по телу. По груди… по ногам… в голове… Ослепляющая боль.
Я ослепла… Нет… Я умерла.
Яркий свет устремился ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле.
4
А потом – свет возвращается.
Бледный, водянистый свет, в котором витают темные формы. Движущиеся пятна. Как будто смотришь в камеру со сбитым объективом.
Слышу ропот голосов – близко, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать слова. Смотрю в дрожащий свет, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за прозрачной завесой.
Стоит моргнуть или сощуриться – нарастает боль. Голова трещит. Чувствую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но острая вспышка боли заставляет меня замереть.
– Еще? – доносится откуда-то сзади женский голос. – Там и так почти на пределе.
Только теперь я понимаю, что лежу в кровати.
Точнее, на больничной койке.
Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Набегает волна. Над водою розовеет вечернее небо.
Я лежу на берегу, любуясь закатом.
Нет. Все не так. Мысли путаются…
Я лежала на спине, следя за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сфокусировала взгляд.
И тогда только разглядела толстую оранжевую трубку, уходящую в мое запястье. Узкое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль туловища на белоснежной льняной простыне.
Не обращая внимания на боль, я повернула голову, увидела кровать напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила аварию. Грохот и звон сминаемого металла и бьющегося стекла, страшный удар.
Я вспомнила… А теперь отец сидел на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то обрисовывался четко, то расплывался мутным пятном. Его голова… склонилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.
А рулевое колесо…
Рулевое колесо было вбито ему в лоб.
Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу.
Отец не двигался. Так и сидел на койке, склонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.
Где же медсестры? Где врачи?
Я отвернулась. Не могла на это смотреть. Разинув рот, я заревела в ужасе:
– Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!
5
От отчаянных криков у меня разболелось горло. Комната бешено закружилась.
В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно выглядело бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.
– Мама?
Она несколько раз моргнула. В ее глазах стояли слезы.
– Лиза? Очнулась? О, слава богу!
Приподняв голову, я увидела, что сзади к маме подошел седой мужчина в белом халате и с блокнотом в руке. На груди доктора болтался стетоскоп.
– Папа! – закричала я. – Позаботьтесь о папе!
Никто даже не обернулся. Оба смотрели на меня.
Я перевела взгляд на кровать напротив.
– Папа?
На