Мы умели верить. Ребекка Маккай
Чарли. На его тумбочке стояли два полных стакана воды и пузырек аспирина, помимо привычного флакона с витамином В и женьшенем; он подготовился к похмелью. И в обычный день Йель предпочел бы не видеть эту картину, но сегодня – особенно. Ладно хоть свою газету Чарли сдал на этой неделе в типографию пораньше, чтобы они все могли пойти на вечеринку. Утром водители развезут тираж, пока сотрудники будут отсыпаться или обниматься с унитазом.
Он смотрел, как ребра Чарли поднимаются и опадают под бледной кожей. Его плечи, лицо и руки усеивали светлые веснушки, но грудь была чистой, как слоновая кость. Его кожа была такой нежной, словно не знала ни солнца, ни ветра, и когда под ней показывалась кость – локоть, колено, ребро – казалось, что-то чужеродное проступает под шелком.
Йель принял душ и оделся, стараясь не шуметь. Завтракать не хотелось.
На полу лежал оранжевый шарф Нико, вместе с одеждой Чарли. А на кухонной стойке, в магазинной сумке, обнаружились полупустая бутылка водки, голубые топсайдеры[17] Нико, пустая почтовая открытка из Ванкувера, оловянные запонки в бархатном футляре, «Листья травы». Йель хотел бы быть там. Не чтобы завладеть какой-нибудь памятной вещью, но чтобы просто коснуться всего, подумать о Нико, узнать о нем то, чего раньше не знал. Если узнаешь новое о том, кого больше нет, он не исчезает бесследно. Он становится больше, реальнее. Топсайдеры никогда бы не налезли на огромные ступни Чарли; они были в пору Йелю. Как это похоже на Чарли: даже когда он был вне себя, подозревая, что Йель развлекается с кем-то другим, он позаботился о подарке.
Йель скинул тапочки и натянул туфли. Они оказались в самый раз, его большие пальцы вжимались в прошитую и морщинистую кожу, но ему это нравилось, словно Нико пожимал его ступни. Туфли не очень сочетались с его штанами хаки, но смотрелись вполне сносно.
Он доехал надземкой от Белмонт-стрит до Эванстона, прислонясь головой к окну. Не так давно у него на макушке наметилась лысинка – нечестно, ему же всего тридцать один! – к счастью, ее скрывали темные вьющиеся волосы. Прильнув к окну под определенным углом, он чувствовал, как прохлада стекла просачивалась в его череп, остужая все тело. Вчера было слишком тепло для пальто; а сегодня без пальто лучше на улицу не высовываться. Но все равно прохладный воздух был ему приятен, как и прогулка по холоду от станции до галереи. Было начало восьмого, на улицах никого, кроме бегунов.
Галерея занимала первый этаж небольшого здания, бывшего учебного корпуса, а собственно выставочный зал расположился в переделанном холле. Обогрев работал с перебоями, и стены пропускали голоса, но здесь была своя атмосфера. На данный момент у них имелось пространство только для маленьких выставок, и они надеялись перерасти это место в течение нескольких лет и (здесь на сцене появился Йель) разыскать для этого необходимые средства. Отчасти привлекая спонсоров, отчасти подмазываясь к ректору и совету университета.
Кабинет Йеля казался меньше из-за темных книжных полок по всем четырем стенам, и ему это нравилось. Он приносил книги из дома, по коробке за раз, но все равно большинство полок пока пустовали. Или, скорее, были заполнены
Низкие мягкие туфли на резиновой подошве, изначально придуманные для передвижения по палубе, но сейчас – популярная летняя обувь.